Будущее казачества: ЧВК или ряженые с нагайками?

Перефразируя известную сентенцию о русской литературе можно сказать так: будущее казачества – это его прошлое. Казачество потеряло историческую, экономическую, социальную и политическую опоры своего существования вместе с уменьшением роли конницы в войне. Последней войной, выигранной конными армиями и боевыми колесницами была Гражданская война в России 1917-1922 годов. Никто, как всегда, не заметил, но в прошлое ушла по-настоящему эпоха, начатая вторжениями ариев на полуостров Индостан, дорийцев в Аттику, продолженная скифами, гуннами, монголами, рыцарями, драгунами, гусарами и казаками – эпоха конницы и колесниц, время, когда побеждали те, у кого кони быстрее и колесницы крепче. Махновская тачанка с пулемётом проехала в финальных титрах драмы, занявшей почти весь период известной нам истории человечества. В новом сериале на авансцену выехал танк.

Смысл казачества для государства был в том, что казак являлся на войну «конно и оружно», то есть, на своём коне (возможно, с резервной лошадью, на которой размещал поклажу), со своим оружием и амуницией, и даже с запасом припасов на первое время (до первого грабежа противной стороны или получения довольствия из бюджета). Для этого казачество обеспечивалось льготами и привилегиями: свободой от прочих повинностей, землей, выпасом, исключительной лицензией на водные ресурсы и пр. В современных реалиях такому «казаку» надо было бы являться на службу со своим танком или БТР, в сопровождении пары грузовиков с топливом, провизией и боеприпасами. Государство решило, что это едва ли возможно (хотя, почему?) и упразднило казачество как класс. Советская власть «расказачила» казаков в том числе и потому, что они были просто больше не нужны на новой войне. Первая «империалистическая» показала, что судьбы фронтов будут вершить артиллерия, возможно, авиация и танки, а также пехота в глубоко эшелонированной обороне. А вот польза от яростных кавалерийских атак стремится к нулю.

Советское военное руководство составляли два типа офицеров, а также их воспитанников и учеников. Генералы всегда готовятся к прошедшей войне, но прошедшие войны для России были весьма разными. Одни офицеры опирались на опыт Первой мировой и новые военные стратегии, основанные на использовании современной техники. Вторые надеялись выиграть войну отчаянными конными походами, героизмом и непредсказуемостью, как некоторые кампании в Гражданскую. Это, конечно, школа Семёна Будённого. Кажется, перед Второй мировой условный советский генштаб составлял причудливую смесь двух подходов; однако «конники» предсказуемо быстро были задвинуты. Танковые лавины полностью сменили конные армии, эту реальность невозможно было игнорировать. Лошади во Второй мировой войне участвовали в огромном количестве, однако, более как тягловая сила и транспорт для передвижения людей и грузов, чем в составе собственно боевой кавалерии. И казачьи подразделения, возрождённые в Великую Отечественную, были скорее вспомогательными; конница уже не могла претендовать на роль главного рода войск.

Но даже раньше, в Первую мировую, казачьи полки уже были сильно принижены: казаков частично спешили и послали воевать в траншеи, а командовать казачьими частями ставили офицеров неказачьего происхождения, которые ввели обычные казарменные порядки, почти приравняв казаков к прочей солдатне. И всё это было не случайностью и не чьей-то прихотью, а отражением новой роли конницы в войне: роли теперь второстепенной. Поэтому, можно с уверенностью предположить, что даже если бы к власти пришли не Советы, а любые другие силы, хоть монархисты, дело казаков было всё равно табак, проект казачества закрывался и казаки так или иначе, но были бы «расказачены», просто потому, что отпала в них военная надобность и экономического смысла в содержании этого привелигированного сословия у общества и государства не было.

Отстоять же свои интересы силой казаки пытались, но не смогли. Несколько раз в нескольких местах России образовывались какие-то «казачьи автономии», но всегда бывали ликвидированы либо белыми, либо красными, любыми, на чьей стороне был город, свой или английский. Потому что город – это место, где делают пушки и бронепоезда. Один залп осколочными артиллерийской батареи сминает казачью сотню или кавалерийский эскадрон. У станицы против города никогда нет и не было шансов. Да, история народов часто диктуется сценариями развития военной экономики и военных технологий; такова очевидная истина. И в соответствии с ней казачество ушло в прошлое.

И теперь, оперируя глаголами в прошедшем времени, мы можем спросить: что же такое было это казачество? Не станем вдаваться в историю термина, в споры о происхождении, в антропологию, тем паче в генетику. А что это было по своей социально-исторической сути? Можно ответить просто, что казачество было не этносом, а сословием; но говоря так, надо иметь в виду, что чёткой границы между этносом и сословием вообще нет. Многие этносы начинались и выделялись как сословия. Многие сословия превращались в этносы. В условном «разделении труда» определённая профессиональная специализация даже сейчас, даже в современных больших городах принадлежит определённому этносу, в связи с чем спрашивается: это этнос или всё же сословие? А формирование конструкта «единой политической нации» стало возможным повсюду в мире только тогда, когда сословные перегородки стали хотя бы колебаться. И единый «русский народ», простите, появился где-то после отмены крепостного права в 1860-х годах; а до этого под «русским народом» подразумевался исключительно податный народ, которому противостоит шляхта, дворянство шведско-татарских кровей, разговаривающее между собой по-французски. Став «русским» народ этот довольно быстро превратился в «советский», но не выдержав космической тяжести миссии коммунизма, снова развалился на этносы и сословия, на этносы-сословия и сословия-этносы.

И вот на обломках исторической памяти (только на памяти, потому что никакого физического и биологического субстрата уже нет) мы пытаемся возродить бывшие прежде общества: кто-то дворянское, а кто-то купеческое или казаческое. Но реалии политической экономии России таковы, что уже сформированы иные, настоящие, в исторической плоти и крови, живые сословия из граждан страны: «чиновники», «силовики», «бюджетники», «предприниматели», «прочий электорат». Живое сословие должно иметь некий соединяющий экономический интерес, а какой такой интерес есть у «казаков», если в жизненной реальности один из них учитель в школе, другой глава района, третий полицейский, четвёртый держит ларёк, а все остальные работают, кто шофёрами, кто грузчиками? Любое объединение столь разных персонажей будет всегда декоративным и этнографическим. Что же до этничности, то она гораздо сильнее у тех же кавказских народов, которых ранее сдерживали казаки: их этническая самоидентификация страшно, архаически сильна. Почему? Потому что советская власть нечаянно усилила этнический национализм отсталых народов, уничтожив их внутреннюю сословность, каковая всегда разъедает этническую идентичность и растворяет её в пользу экономически-сословной. И только теперь заново рождаются в кавказских обществах сословия «господ-чиновников» и «обычных рабочих и крестьян» с непроходимыми родовыми крепостными стенами между ними, опутанными колючей проволокой, по которой пущен ток высокого напряжения, порождённый разницей возможностей при капитализме. И скоро простой ингуш поймёт, что интересы простого осетина ему понятнее и ближе, чем жизнь ингуша-чиновника; и что настоящий соплеменник ему – простой осетин, а не силовик-ингуш. Но это «скоро» может занять до пятидесяти лет; а к тому времени нас всех завоюют китайцы.

Пока же кавказские общества, черпая силу в этнической солидарности, практически вытеснили казаков из мест их исторического проживания на территориях национальных республик; оазисы казачьей культуры съёживаются и исчезают; бывшие «станицы» превращаются в нормальные национальные «аулы»; потомки казаков и «иногородних» поселенцев станиц перетекают в этнически более комфортные, «русские» регионы.

И всё же будущее у казачества есть. И лежит оно в традиционной, с одной стороны, но, если посмотреть иначе, в совершенно неожиданной плоскости. Ведь кто и что были казаки? Говоря сегодняшним языком, это были не наёмники-одиночки (как «свободные копейщики», freelancers, Европы), но ЧВК – частные военные компании. И весьма успешные. ЧВК «Ермак» завоевала России целую Сибирь. Это и может стать профессиональной основой для нового казачества. Настоящие новые «казаки» сейчас в ЧВК в Сирии и Африке, а не выставки нагайками разгоняют. Нынешние же официальные «казачества» имеют вид несколько пародийный. Те же нагайки есть сугубый атрибут конного человека, а у пешехода выглядят юмористически. Можно ещё шпоры нацепить. Это всё равно, что ехать в вагоне общественного метро и вертеть на пальце ключи от «мерседеса». Или держать перед собой руль. Или задумчиво гладить между ногами рычаг переключателя скоростей, сидя на пассажирском сиденьи в маршрутке.

Есть и другой поворот, к которому тяготеют самопровозглашённые «атаманы»: получать финансирование из бюджета за то, чтобы служить опорой режиму и разгонять протестные акции. Рассеивать каких-нибудь хилых геев или феминисток; тогда и танков не надо, и нагайки сгодятся. Реальной уличной силы, чтобы противостоять, например, футбольным фанатам или этническим диаспорам «казаки» пока, увы, не демонстируют. Мне кажется, это важно. Важно понять, что исторически казаки были военным сословием в первую очередь, и только во вторую – карательным. Если убрать у казачества военную функцию и оставить только карательную, причём и её только для анекдотических случаев, то такое «казачество» станет худшим издевательством над славой предков-казаков, покоривших целый континет, от Парижа до Владивостока.