Нецензурные потаённые инструменты глобализма – 2

(необходимое пояснение)

После публикации текста статьи «Нецензурные потаённые инструменты глобализма» я почувствовал необходимость сделать к нему некоторое пояснительное дополнение. Поскольку при чтении этого текста, у читателей совершенно автоматически проявляется некая побочная, как мне кажется, ошибочная психологическая реакция. Которая, в свою очередь, уже начинает служить основной оценочной реакцией на содержание статьи.

Эта реакция выглядит примерно так: «Ну вот, автор предлагает мне совсем уж ограничить свободу словесного выражения переполняющих меня иногда эмоций. Что ж я теперь и ругнуться, когда мне хочется, не могу?».

Спешу вас успокоить – можете!

Но я ещё раз подчёркиваю, что в этом тексте я попытался сосредоточить ваше внимание на несколько иных психологических факторах употребления бранных слов в русском речевом обороте.

Во-первых.

Это фактор отсутствия необходимой мотивации по смысловой ситуативности разговора.

Поверьте, что я сам на протяжении всей своей жизни, находясь в различных социальных и профессиональных группах, прошёл достаточно большую словесную жизненную школу. И не только слышал различные вариации употребления бранных слов в речевом обороте, но и сам прекрасно овладел этими вариациями. Но только на склоне своих лет начал задумываться о глубоком смысловом значении слов, которые мы применяем на протяжении своей жизни.

И мне очень хочется, чтобы такое осмысление русского речевого оборота у иных людей, которые зачастую существенно младше меня по возрасту, произошло гораздо раньше.

Вот вы сами-то можете себе представить свою речь, описывающую красоту восхода Солнца, непрерывно пересыпающуюся матерными словами?

Или можете ли вы представить звучание подобным же образом признания в любви?

Или можете ли вы представить непрерывную брань через каждое обычное слово во вполне нейтральных фразах, не предполагающих изъявления неких негативных эмоций?

Вот то-то и оно!

А мне приходилось неоднократно слышать такой стиль речи даже в далёкие советские времена. И такая речь представляла собой какую-то матерную абракадабру, из которой с трудом приходилось вычленять смысл сказанного.

Ну, например, когда-то, очень давно, когда мне было лет семнадцать, мне с тремя моими одноклассниками пришлось во время летних школьных каникул поработать в большой геофизической экспедиции в казахстанской степи. Большую часть этой экспедиции составляли мужчины. И некие бранные выражения, так сказать «для связки слов», были в нашей среде весьма обычны.

Однако даже при том образе речи, который считался для нас обычным, среди нашего коллектива выделялся один молодой человек, речь которого вообще отличалась характером особой, предельной бранной бессмысленности. Ну, например, произнося любую, эмоционально совершенно нейтральную фразу, он через каждое обычное слово (буквально через каждое!) вставлял матерное бранное слово, означающее женщину непотребного поведения.

При этом, будучи человеком молодым, он наивно полагал, что такой стиль речи, это некое достоинство мужчины, которое возвышает его авторитет в глазах окружающих.

И я хорошо помню, что на меня даже тогда и при тех обстоятельствах его речь производила впечатление тягостного абсурда. Но тогда, в силу моего возраста, я лишь зафиксировал это речевой абсурд, не подвергая его анализу.

А этот анализ проявился у меня лишь к концу моей жизни. И услужливая память тут же явила это воспоминание, как один из таких негативных речевых примеров, который когда-то оказал на меня впечатление и был зафиксирован памятью ещё в молодости.

Но в те времена, даже такой общий стиль речи был позволителен, так сказать «по умолчанию», лишь в мужской среде.

В наше же смутное время, мне приходилось слышать такой же стиль речи, когда даже девушки лет восемнадцати-двадцати, просто пересыпают грязной бессмысленной матерной бранью абсолютно невинный разговор, обсуждая математические логарифмы или поход в косметический кабинет. Причём делают это во всеуслышание, совершенно не смущаясь окружающих и слышащих их людей.

Ну, а уж то, что твориться сейчас с русским языком в интернете на так называемых «форумах» или в различных комментариях, это «ни в сказке сказать, ни пером описать». А ведь это звучит глас будущего нашей страны – молодёжи. И этот непотребный глас обрёл достаточную социальную множественность. А слова этого непотребного гласа сегодня звучат даже в устах детей, которые ещё не понимают бранного смысла этих слов.

Во-вторых.

Я особо сосредоточиваю ваше внимание на том, что в наше смутное время идёт совершенно оголтелая преднамеренная и целенаправленная государственная пропаганда естественности постоянства присутствия бранных слов в обычном русском речевом обороте.

Инструментом воплощения этой преднамеренной государственной пропаганды являются средства массового оглупления (СМОГ). И никого сегодня не удивляет присутствие самой непотребной брани, как выражения неких эмоций, с экрана телевизора, по радио или в печатной продукции. В том числе и в литературной книжной продукции, предназначенной для широких слоёв читателей.

А ведь, насколько я помню, в процессе государственного переворота 1991 года поголовной смены кадрового состава средств массовой информации не производилось. И всё те же люди продолжали работать на телевидении, на радио и в издательствах газет, журналов и книг.

Почему же, так изменился лексический характер речи в этих информационных производствах?

На мой взгляд, именно потому, что возможности карьерного роста и повышения оплаты труда стали открываться только перед теми сотрудниками, которые в совершенстве овладели развязностью публичной речи. И свободно стали применять в своём вещании бранные слова и выражения, непотребные в обычном речевом обороте. И получающие за применение этой лексики в своих публичных речах карьерное и финансовое удовлетворение. Хотя, в советское время, уже за одно такое прозвучавшее слово в публичном вещании, виновный вылетел бы с работы в один момент.

Более того, некий министр культуры (культуры!) по фамилии Швыдкой, прозванный в народе министром-матерщинником, публично заявлял, что настоящая красота и образность русского языка заключается именно в матерной брани(?).

Вот вы можете себе представить, чтобы министр культуры СССР когда-нибудь мог заявить нечто подобное?

Именно поэтому я и утверждаю, что широкомасштабное государственное внедрение непотребной лексики в русский речевой оборот имеет спланированный и преднамеренный характер. И эта непотребная лексика обрела сегодня в нашей стране достаточную социальную множественность и публичность.

В-третьих.

Обратите внимание на то, что некие «тёмные силы», внедряя в человеческое сознание смыслы естественности пороков, действуют всегда незаметно и постепенно. И никогда сразу не провозглашают открыто эти пороки нормой человеческого бытия.

Для начала «они» воздействуют на отдельные элементы норм традиционного жизнеустроения совершенно, казалось бы, невинными способами.

Эти элементы традиционного жизнеустроения, на которые незаметно воздействуют, могут быть самыми разнообразными – стиль одежды, манера общения, стиль речи устной, да и письменной (в том числе и печатной), стиль музыки, стиль постановки фильмов и так далее.

И люди в своей бытовой суете не замечают, что по улицам уже стали бродить модно полуголые, чрезвычайно накрашенные молодухи, а вообще тела молодых (да и не только молодых) изобильно украшены так модными ныне татуировками. Что в манере общения людей уже исчезла, существовавшая когда-то, доброжелательность, что модный тяжёлый ритмичный грохот ныне стал называться музыкой, что информационные картинки на экране телевизора сменяют друг друга с огромной скоростью, что русская речь превратилась в какую-то мусорную англоязычную абракадабру с вкраплениями подзаборного жаргона и т.д. Как не замечают и прочих примет нынешнего смутного времени.

А далее у людей, а особенно быстро у молодёжи, проявляются и феномен «клипового» мышления, и неумение, да и нежелание читать текстовые информационные материалы, и феномен «функциональной неграмотности». И желание чрезвычайно разноцветной, подобно клоунской, одежды с англоязычными каракулями на видных местах. И желание уголовной атрибутики украшения своего тела, и иные негативные, искусственно и преднамеренно прививаемые свойства их личности.

Как правило, эта подмена элементов традиционного жизнеустроения и внедрение иных элементов в сознание людей происходит в несколько психологических этапов:

– этот элемент не традиционен, поэтому воспринимается несколько необычно;

– этот элемент необычен, как некая новизна в развитии;

– этот элемент красив, потому, что это новизна развития бытия;

– этот элемент моден, потому, что красив;

– этот элемент следует подражательно повторять, поскольку он моден;

– этому элементу необходимо придать социальную множественность, поскольку он моден;

Язык, как объект негативного воздействия, в этом смысле не является исключением.

Более того, я полагаю, что язык является главным объектом такого воздействия. И также в целях его деформации в структуру русской речи искусственно и преднамеренно внедряются уголовные и иные жаргонизмы, иноязычные языковые отходы, слова специальной терминологии и т.д.

В этом же ряду языковых деформаций стоит и немотивированное, и бессмысленно избыточное употребление в обычном речевом обороте бранных слов, предназначенных для характеристики врага.

А ведь заметьте, что раньше даже в устной речи, такое употребление было ограничено теми рамками, о которых я упоминал выше. Ну, а уж в эпистолярном (в том числе и печатном) языке, это употребление было запрещено категорически.

Теперь обратите внимание на те феномены психики, о которых я упоминал чуть выше – феномен «клипового» мышления, и неумение, да и нежелание читать текстовые информационные материалы, и феномен «функциональной неграмотности», и желание чрезвычайно разноцветной, подобно клоунской, одежды с англоязычными каракулями на видных местах. И желание уголовной атрибутики в украшении своего тела и т. д.

А ведь появление этих феноменов свидетельствует о повреждениях человеческой психики. И в той или иной степени искусственной и преднамеренной деформации психической нормы человеческой личности, которая постепенно приводит к шизофрении. То есть, к потере нормы адекватного восприятия реальности. И как следствие, отсутствие различений понятий добра и зла. А отсутствие тормозов в этом процессе развития шизофрении, приводит уже к помрачению разума.

И эти процессы имеют тенденцию к наследованию в потомстве.

Поэтому и существует такое выражение, что «потомки расплачиваются за грехи предков».

Поскольку человеческий язык, это универсальное и всеобъемлющее средство хранения и передачи информации (а русский язык, это вообще Бог-Слово), то именно в языковой сфере все эти негативные процессы проявляются наиболее масштабно и интенсивно. Поскольку любая деформация речевого оборота, мгновенно запускает вот эти процессы духовной деградации, то есть, распада, удаления РА (де – ГРА).

И следом за этой духовной деградацией запускаются процессы общей дегенерации, то есть, распада, удаления  РОДа (де – ГЕН). И распада, удаления воспроизводства, генерации (де – ГЕНЕРАЦИИ) человека.

Но даже среди различных способов деформации языка, немотивированное и избыточное употребление бранных слов в речевом обороте имеет наиболее тяжёлые последствия для человеческой психики.

Настолько тяжёлые, что немотивированное и избыточное сквернословие служит в психиатрии вполне очевидным симптомом заболевания. И считается, совершенно установленной патологией психики.

Так что, не такое уж невинное это занятие – пересыпать свою речь немотивированной и избыточной бранью. А установление жёсткой цензуры речевого оборота, это вполне практическая забота о здоровье как социального, так и индивидуального.