"Нация-человейник" и истоки "национального вопроса"

Как нам уже удалось выявить, ключевым в данном определении является понятие «психического склада», и, особенно, тот смысл, который вкладывал в него сам Сталин: «сгусток впечатлений, полученных из окружающей среды». Именно такая сугубо детерминистская трактовка данного понятия и придает всему сталинскому определению ошибочный, антинаучный, ортодоксально марксистский характер.

Предлагаю всем подумать над еще одним понятием - из «социальной концепции» известного московско-мюнхенского философа Александра Зиновьева, изложенной в его книгах «Глобальный человейник» и «На пути к сверх-обществу» – понятием ЧЕЛОВЕЙНИКА:

«Объединения людей приобретают особое качество и называются человейниками, если они:
а) живут совместно исторической жизнью (из поколения в поколение);
б) действуют как целое;
в) имеют внутри себя сложное строение с разделением функций;
г) занимают определенную территорию и относительно автономны во внутренней жизни;
д) обладают внутренней и внешней идентификацией.»

Я специально поместил оба эти определения рядом, чтобы дать вам возможность сравнить их. Различаются ли, на ваш взгляд, эти определения между собой, и если отличаются, то чем именно?

В чем вы видите отличие сталинского определения «нации» - то есть, согласно марксистским и ленинским установкам, социальной общности, постепенно отмирающей на социалистическом этапе «мировой революции» (не в пример этнографической категории «племени», к которой в изучаемой нами работе Сталиным было отнесено еврейство) - от введенного А. Зиновьевым понятия «человейник»? - Опять же, рассмотренного на современном этапе интеграции локальных человейников в единый «ГЛОБАЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕЙНИК».

Есть ли разница между так понимаемой «нацией» и «человейником»?

* * *

Нам было бы чрезвычайно полезно хотя бы кратко рассмотреть истоки возникновения «проблемы национальностей» в Европе и России.

Позволю себе процитировать по этому поводу Ивана Лукьяновича Солоневича:

"Только в самое последнее время (написано в 1951-м году) в эмиграции сделано некое новое открытие. Оно сводится к тому, что «нация» есть не только настоящее, но есть и прошедшее, и будущее. И что, следовательно, всякое данное поколение только наследует имущество отцов и дедов, - с тем, чтобы передать его детям и внукам. И что данное поколение не имеет права присваивать себе монополию окончательного решения судеб нации: были ведь деды, которые решали как-то иначе, и будут, вероятно, внуки, которые будут что-то решать тоже как-то по-своему. Мы, данное поколение, - только одно из звеньев в общей цепи «нации»." «Народная монархия»

Вот эти-то истоки «национального вопроса» нам и следует принимать во внимание.

В Европе «нации» возникают как самостоятельные государства в эпоху "позднего средневековья". По всей видимости, переломным в данном отношении следует считать XIII-й век, ознаменовавшийся особенно бурным ростом «национального самосознания». Необходимо также отметить, что это стремление к национальному обособлению и самостоятельности у северно-европейских кельтских и тевтонских племен было непосредственно связано с противодействием Римскому Имперскому католическому влиянию. Неудивительно, что с самого начала оно оказалось облечено в религиозную форму.

В этом смысле чрезвычайно поучительным является сам факт политического дробления общей зоны распространения христианской религии в Европе. Тут, пожалуй, действительно уместно порассуждать «о достоинствах христианства по глобусу».

Сама сфера распространения Христианства на планете удивительным образом совпадает с ареалом проживания «белой расы» (при некоторых миссионерских географических вкраплениях, не имеющих, однако, существенного значения). Это совпадение до такой степени точно, что вполне уместно вообще говорить о Христианстве как «религии белого человека».

Очевидно, у «белой расы» существует некоторая генетическая предрасположенность к тем высоким, гуманистическим нравственным установкам и, вместе с тем, активной, деятельной мировоззренческой позиции, которые задаются Христианством. Это бесспорный факт, и игнорировать его мы не имеем права.

В то же время, необходимо иметь в виду, что само Христианство неоднородно и исторически оказалось разделено на три главные ветви: Православие, Католичество и Протестантизм. И в этом делении также наблюдается удивительная племенная закономерность. Практически все славянские племена (с двумя заметными исключениями – Чехией и Польшей) изначально оказались вне зоны Католического духовного влияния, избрав для себя христианскую Ортодоксию, то есть Православие.

И здесь необходимо очень ясно понимать, что Православие есть наиболее гуманистическая и высокая форма Христианства, и, вместе с тем, наиболее совершенная религия СВОБОДЫ. Это также бесспорный факт, который хорошо осознавался как русскими, так и многими западными мыслителями.

Вот что писал о Православии известный историк Сергей Михайлович Соловьев (ректор Московского ун-та и отец философа Владимира Соловьева):

«Я спрошу у тех, которые не признают никакой религии, но уважают католицизм за его великую будто бы историческую роль и презирают православие за то, что оно этой роли не играло, я спрошу у этих господ: вы не верите ни во что, громко признаетесь в этом, круглый год не заглядываете в церковь – и кто вас за это тревожит? Знаете ли вы своего приходского священника, и знает ли вас этот священник? Вы совершенно свободны, и этой свободой обязаны православию, ибо католический священник не позволял бы вам так спокойно вольнодумничать, так спокойно презирать его: в нем имели бы вы самого злого врага, доносчика, который или запрятал бы вас в недоброе место, или бы заставил ходить к себе в церковь и на исповедь...»

А вот мнение Николая Бердяева (тем более ценное для нас, что он придерживался весьма шатких экуменических взглядов, во многом весьма далеких от Православия):

«Православие есть наименее нормативная форма христианства (в смысле нормативно-рациональной логики и морального юридизма) и наиболее духовная его форма... Для православия характерна свобода».

С огромной симпатией к московитам и их религии относились Мартин Лютер, Вольтер и Руссо – беспощадные критики католицизма. Да и сам Ницше, этот философский предтеча антихриста, с глубочайшим уважением и интересом относился к русской православной культуре и литературе.

Сделав это важнейшее уточнение, мы можем в должной мере оценить то огромное историко-политическое и культурное значение, которое имело Православие в зоне расселения славянских племен и его роль в формировании их «психического склада» (выражаясь по-сталински).

Благодаря Православию, славяне сумели отстоять свою духовную свободу даже там, где ими была утрачена политическая независимость. Это выразилось, в частности, и в повсеместном сохранении ими своих традиционных языков богослужения. Латинизированы оказались только утопленная в крови Чехия и основательно прожидовленная уже к XV-XVI веку Польша.

Для понимания характера славянских народов важно принимать во внимание эту их характеристику: сохранение духовной свободы даже при отсутствии государственной самостоятельности. Давайте запомним это хорошенько. По существу, свою государственность сумели создать только Великороссы (Московская Русь) и объединившиеся с ними малоросские и западнорусские племена. Остальные оказались политически раздавлены либо Римом, либо турками.

Но зато русский цивилизационный проект, неразрывно связанный с Православием, оказался столь привлекательным для окружавших великороссов народов, что, несмотря на немалое число геополитических конкурентов, территория Московской Руси выросла за 400 лет с конца XV века в 400 раз (с 50 тыс. кв. км до примерно 20 млн.). А русское население за это время увеличилось в 60-70 раз. Процветали и все остальные, связавшие свою судьбу с русской государственностью, народы.

Вернемся теперь к кельтским и тевтонским племенам. Их судьба сложилась иначе, и они уже на раннем этапе оказались вовлечены в зону католического влияния. Причем, здесь также важно отметить одну любопытную особенность. Многие из этих племен «белокурых бестий» сумели отстоять свою политическую независимость в вооруженной борьбе с Римской Империей в период ее наибольшего военного могущества, но довольно быстро попали в зависимость от Рима после его падения. Завоеватели оказались покорены побежденными методом культурного сотрудничества.

На протяжении веков тевтоны не просто находились под Римским духовным влиянием, но являлись главным инструментом католической экспансии на востоке и юге. Именно их военной мощью были покорены (а в некоторых случаях и полностью истреблены) западные славянские племена.

И лишь, пожалуй, к XIII-му столетию (как было указано выше) начинается постепенная эмансипация этих северных племен от религиозного католического влияния. Интересно то, что линия намечающегося религиозного и «национального» раскола практически совпадала с северными и северо-восточными границами Римской Империи.

То есть, те самые племена, что сумели когда-то отстоять свою независимость от Рима языческого и в большей степени сохранить свою этническую чистоту от всесмесительного глобализационного проекта эпохи 2-хтысячелетней давности, начали заявлять свои права на религиозную и национально-политическую свободу от Рима католического.

К XVI столетию это национально-духовное стремление получило окончательное политическое выражение в движении Реформации. Здесь опять-таки важно ясно понимать, что Протестантская Реформа явилась, в первую очередь, движением политическим, но, по известным соображениям, облеченным в религиозную форму. Даже сам Лютер был не Бог весть каким богословом, до 20-летнего возраста он даже не держал в руках библии, - но зато он был наделен удивительным национальным и политическим чутьем (помимо выдающихся данных публициста).

Когда примерно через столетие в Европе, наконец, окончилась эпоха страшных религиозных войн, спровоцированных Реформой, то одним из условий Вестфальского мира (1648 г.) стало фактически полное отделение национального самосознания от религиозного, выраженное в знаменитом принципе «quius regio, ejus religio» (чья власть, того и вера).

Сама эта идея (что государь имеет право навязывать ту или иную религию своим подданным) для славянского, и особенно, русского православного сознания казалась совершенно дикой. Не было это право признано и Римскими понтификами, до сих пор сохранившими по данному вопросу свое «особое мнение».

В результате принятия этого принципа три четверти обескровленной, расколотой на многочисленные княжества Германии остались протестантскими. По некоторым оценкам 30-летняя война стоила немцам до 50% их населения. Итогом такого истощения стало резкое падение пассионарности и заметное ослабление духовности. В Европе (по крайней мере, западной и центральной) временно был установлен статус-кво, взорванный лишь в XIX-м веке. Наступила эпоха «религиозной терпимости», эпоха зарождающегося материализма.

Прошу простить мне вынужденный схематизм нарисованной картины, но мне важно было подвести вас к сути проблемы, дав хотя бы краткий очерк ее предыстории. Итак, к концу XVIII века в Европе, разделенной на четыре главные сферы влияния, сложилось примерно такое положение. Она была поделена на остатки католической «Священной Римской Империи Германского народа» (которая прекратила свое существование только в результате наполеоновских войн и Венского Конгресса 1814/15 г.), протестантский север, православный восток и оккупированные Оттоманской Империей южные балканские православные государства.

В конце XVIII – XIX веке начинаются масонские революционные и «национально-освободительные» войны, резко дестабилизирующие политическую ситуацию в Европе, а по сути – запускается масштабный проект ускоренной глобализации.

Концептуальные аналитики Глобального Предиктора составляют подробнейший план окончательного уничтожения европейской христианской цивилизации. Он предусматривает ликвидацию католической и православной религии, монархической государственности, гойского аристократического сословия, погружение человечества в состояние нравственного и умственного хаоса, всеобщее уравнение и смешение вплоть до полной утраты индивидами способности к самоидентификации, с последующим опусканием гоев до «статуса бессознательных организмов».

В этой программе мною были опущены цели в отношении протестантских конфессий. Но следует отметить, что реформаторские церкви с их тенденцией к сведению религии до уровня простой утилитарной морали или сентиментального мистицизма показали себя наименее опасным противником (а порой и союзником) осуществляемого закулисой концептуального плана. От безбожия немцев-протестантов приходил в ужас еще православный поэт, публицист и дипломат Ф.И. Тютчев.

Уже первый этап этой программы – «Великая Французская революция» - так напугал гоев своей разнузданной, неслыханной, бессмысленной жестокостью, что выполнение плана несколько затормозилось. Великая и «гуманистическая» обошлась Франции примерно в 4 миллиона жертв из общего 25-миллионного населения. Франция как великая европейская держава оказалась опущена навсегда. Примерно такая же пропорция жертв (около 16-17% населения) была сохранена и при повторной ее редакции в России век с лишним спустя.

Наполеоновская внутренняя политика и его революционные войны достигли своей цели лишь отчасти – были ликвидированы остатки Священной Римской Империи, удалось изрядно пошерстить христиан в центральной Европе, но православная Россия и католическая Испания в начале XIX века оказалась закулисным махинаторам не по зубам. Также не удалось отвоевать у султана Иерусалим. А сама масонская демагогическая идея «свободы, равенства и братства» оказалась надолго дискредитирована реальной практикой революционного террора, деспотизма и мракобесия.

Звучный провал европейских революций 1848 года, вероятно, окончательно убедил аналитиков ГП, что необходимо сменить тактику. В ход был пущен лозунг «национально-освободительной борьбы». Его привлекательность для гойской европейской и русской молодежи значительно увеличивал романтизм борьбы с иноплеменным и иноверным завоевателем – турками (даже лорда Байрона удалось увлечь войной за освобождение Греции, разгоревшейся после восстания 1821 года).

Впрочем, здесь заключалась одна существенная трудность: мировой закулисе необходимо было демонтировать Оттоманскую Империю, не усилив при этом России и не допустив реального самоопределения «освобождаемых» славянских племен, а тем более – их объединения в панславянскую конфедерацию с Россией. И к середине XIX века главное направление «национально-освободительного движения» изменяется - начинается перекройка политической карты Европы.

Изобретателем этой «новой национальной политики» явился в 1859 г. Император Франции Наполеон III, запутавшийся в конце концов в собственных масонских интригах. Он запустил процессы политического объединения Италии и Германии, которые, в конечном итоге привели к Франко-Прусской войне 1870/71 г.г., закончившейся полной катастрофой как для Франции, так и для него самого (но и, между прочим, установлением «Парижской коммуны» весной 1871 г.).

Эта же масонская национальная политика вымостила дорогу для мировых боен 20-го столетия, едва ли на главными действующими лицами которых стали вновь созданные нации-государства.

Здесь мы снова наблюдаем ту тесную взаимосвязь революции и национального движения, о которой впоследствии столь откровенно сказал Ленин: «необходимо рассматривать национальный вопрос как часть общего вопроса о революции».

Как уже было указано ранее, одним из немногих мыслителей, со всей ясностью уловившим эту глубинную связь «национальной политики» с революционной, был Константин Николаевич Леонтьев. За четверть века до сталинской статьи по национальному вопросу он писал следующее:

«Псевдонациональное или племенное начало привело шаг за шагом Европу к низвержению всех тех устоев, на которых утвердилась и процвела западная цивилизация. Итак, ясно, что политика племенная, обыкновенно называемая национальною, есть не что иное, как слепое орудие все той же всесветной революции, которой и мы, русские, к несчастию, стали служить с 1861 года.»

Тот же Леонтьев ввел в оборот и понятие «физиологического национализма» (в противовес культурному), того самого национализма, который постепенно вытеснил в европейских обывателях способность к более высокому уровню самоидентификации – религиозно-духовной.

Выше мною уже была отмечена бесспорная связь между расовыми и религиозными аспектами народного бытия. Социальные организмы, как и сам Человек, являются многокомпонентными, многоуровневыми системами. Очевидно, прочная государственность, успешная экономика и богатые культурные всходы бывают только там, где достигнута гармония этих двух аспектов. И приоритет, несомненно, должен принадлежать религиозной, духовной стороне, а не биологической.

Смещение акцента в сторону физиологического национализма и чисто расовой или этнической самоидентификации в онтологическом смысле означает опускание гоев на одну ступеньку вниз – с уровня человечности и духовности на уровень зоологический. Это переход из царства Духа, царства Свободы – в утилитарное царство марксистского материализма, в царство жесткой Необходимости и рабства. Это необратимый спуск на одну ступеньку в жилище Иркаллы, в вавилонское царство Ада на Земле.

Наверное, не случайно, что само понятие расы возникает лишь в конце XVIII века, а закрепляется в сознании обывателей – лишь к середине XIX-го. И примерно в это же время создаются учения дарвинизма и марксизма, значительно облегчающие процесс интеллектуального, нравственного и духовного опускания широких гойских масс до животного уровня.

Вот что писал К. Леонтьев:

«Республикам легко будет соединиться в общую безбожную федерацию. Особенно под давлением рабочего вопроса, который есть уже стремление к наивысшей ассимиляции. Вот куда ведет это лженациональное движение, группирующее государства по языку и крови, а не по религиям и не по потребностям особого политического строя (с религией чаще всего столь тесно связанного); группирующее не по мистике, личной и государственной, а по этнографии и лингвистике. Ничего нет истинно национального, то есть, истинно культурно-обособляющего, в современном движении племенного, физиологического национализма.» («Письма к В.С. Соловьеву»)

За всеми политическими событиями второй половины XIX века ясно угадывалась чья-то невидимая направляющая рука. На это указывал не один Леонтьев. Вот, например, что писал в своей книге «Борьба с Западом» (т.2, «Парижская коммуна») замечательный русский философ и публицист, близкий личный друг Николая Данилевского и Льва Толстого Николай Николаевич Страхов:

«Давно уже никакие цели, к которым стремятся люди, не достигаются, и из людских усилий выходит нечто совершенно непохожее на эти цели.»

«...В каждом потрясении нужно непременно различать сознательный повод, отвлеченную идею, во имя которой производится переворот, от тех действительных сил, которые приводятся в движенье переворотом. Результат зависит от этих сил, а не от того, что говорят ораторы и пишут журналы.»

Константин Леонтьев пошел еще дальше в своем анализе:

«Станем с точки зрения современного нам положения дел смотреть на прошедшие события, и мы увидим, что именно такие, а не другие события мы бы придумали сами, если бы имели целью создать современное положение.»

И далее:

«Какими же путями нам достичь этой цели нашей — везде ослабить влияние церкви (какой бы то ни было), духовенства, религии, везде принизить монархическую власть, опутать ее мелкой сетью демократической легальности, везде стереть последние следы дворянских преимуществ, и без того везде более или менее умаленных и почти уничтоженных как долгой и мелкой реформенной работой, так и проповедью идеальной в течение целого полувека (и более, считая от 89 года до 59, 60, 61, например)? Как же это сделать?
Положим, что мы с вами даже всемогущи, но мы не хотим показывать этого, и потому, с презрительной улыбкой сожаления глядя на заблуждения людские, мы предоставляем им делать... делать... что делать?.. Мы, конечно, предоставили бы им делать именно то, что они делали в политике за последние годы.»

Не вызывает никаких сомнений, что провозглашенное в работе И.В. Сталина «Марксизм и национальный вопрос» так называемое «право наций на самоопределение» явилось одной из таких тщательно спланированных органами мировой закулисы мер. Оно прекрасно вписывается в общий разрушительный сценарий, намеченный в отношении России за несколько десятилетий до этого. Впрочем, об этом достаточно подробно уже было рассказано раньше.

Теперь, пожалуй, зададимся таким вопросом: как нам следует отнестись к отсутствию в сталинском определении «нации» каких-либо ссылок на расовые, этнические характеристики описываемой им «устойчивой общности людей»?

Тогда, в полном соответствии с диагнозом К.Н. Леонтьева, мы увидим, что марксистское определение «нации», предложенное тов. Сталиным, было сформулировано именно таким образом, чтобы нанести наибольший вред населявшим Россию народам. Поэтому, и только поэтому, оно до сих пор почти без изменений фигурирует в школьных масонских учебниках.

(продолжение следует)

(начало)