Бить или не бить? Вот в чём вопрос...

Хулиганство - явление, безусловно, неприятное. Мало сказать неприятное - отвратительное, гнусное, пещерное явление.

И конечно же, никакого сочувствия к хулиганам быть не может, ни к малолетним, ни к великовозрастным. И хорошо, что общественность и закон с подобными личностями у нас активно борются.

Тем не менее автор в данном рассказе берет на себя смелость заступиться за трех знакомых ему хулиганов. То есть не заступиться - заступаться-то за них уже поздно, они свое получили сполна, а хотя бы реабилитировать их в глазах знакомых и сослуживцев, смыть с них обидное, порочащее пятно.

* * *

Эта тема озвучена мной в видео, текст ниже:

Ссылка на видео: https://youtu.be/F_H3Rh6PJxc

* * *

Первый хулиган, о котором пойдет речь, - мой ближайший сосед Степан Иннокентьевич Безуглов, человек предпенсионного возраста, по роду занятий банковский работник.

С ним так было.

В субботу утром, прихватив прозрачную дырчатую сумку, Степан Иннокентьевич отправился на продзаготовки. Успел купить свежего молочка, диетических яиц десятка три, «Пепси-колы» для внучки пару бутылочек прихватил. Короче, загрузился. А на обратном пути угадал он мимо специализированного магазина «Охотник и рыбак».

Степан Иннокентьевич охотой не увлекался, но рыбаком был страстным. И давно подыскивал себе раздвижное, телескопическое, как их называют, удилище. Поиски были тщетными, но Безуглов на всякий случай в такие магазины или спортивные отделы всегда заходил. И тут подумал: «Дай заскочу - а вдруг».

В крохотном, на один прилавок, магазине было пусто. По ту сторону прилавка стояла молодая, очень красивая продавщица, а по эту - какой-то, видать, ее знакомый или ухажер - плотный невысокий паренек с длинными, вьющимися волосами, одетый в модный блайзер и дефицитные вельветовые джинсы.

Они, похоже, любезничали, хотя впоследствии Степан Иннокентьевич не смог с уверенностью этого утверждать - слишком мало времени ему было предоставлено на то, чтобы сориентироваться в обстановке. Ну и, следовательно, характер отношений молодого человека и продавщицы остался до конца невыясненным.

Паренек стоял к Безуглову спиной. Продавщица - лицом. И, конечно, сразу его увидела. И сразу заорала цепным голосом:

- Ну, куда прешься?! Прутся и прутся! Не видишь, что ли, объявления: магазин закрыт?!

Степан Иннокентьевич хотя и опешил, но успел рассмотреть за спиной продавщицы те самые раздвижные удилища - целый пучок. И всё это вместе - неожиданный базарный крик продавщицы и то, что удилища, за которыми он год охотился, - вот они, только руку протяни, - вывело его из себя.

Он тоже сорвался и несдержанно бросил:

- Только у меня и делов - читать ваши дурацкие объявления! - И даже, кажется, плюнул.

Хотя нет, плюнул он несколько позже, на улице уже, когда обернулся и увидел, что на полуоткрытой двери магазина (сразу не рассмотришь, специально заглядывать надо) действительно пришпилено объявление - маленький, обкусанный клочок желтой оберточной бумаги с корявой надписью:

«Магазин закрыт».

Ну, плюнул, значит, и пошел - чрезвычайно расстроенный.

Однако метров через двадцать его догнали. Догнал тот самый крепыш в блайзере. Крепко схватил за свободную от сумки руку, выше локтя:

- Ну-ка, повтори, козёл, что ты сказал?

Степан Иннокентьевич растерянно оглянулся - людей поблизости не было. Вдали только маячили какие-то фигуры. Он попытался высвободить руку:

- Позвольте! Что это значит? В чем дело?

Но длинноволосый держал его железно, тренированный, видать, был парнишка. Степан Иннокентьевич испугался. Примитивно струсил - спина холодным потом облилась.

Такой бычок сунет боксерским приемом в больную печень - изуродует ведь.

Но парень, быстро оглянувшись на приближающихся людей, бить Степана Иннокентьевича не стал. А может, и вовсе не собирался.

Произошло что-то ошеломительно гнусное.

Не выпуская руки Безуглова, парень начал слегка вроде попинывать его полную сумку остроносым жёлтым ботинком. Теперь такие ботинки вошли в моду: носок у них забронирован для прочности металлической пластинкой. И вот этим бронированным носком парень тюкал по сумке, тараня яйца, уложенные в бумажный кулек, бутылки с молоком, «Пепси-колу». Спокойно разорял Степана Иннокентьевича, а главное — издевался, унижал, топтал его человеческое достоинство. При этом он хладнокровно, садистски улыбался и приговаривал сквозь зубы:

- Читай объявления, папаша, читай объявления…

Со стороны могло показаться, что беседуют два добрых знакомых, и один, поскольку руки заняты, показывает на покупки ногой: а это, мол, где достал?., а вот это?.. А это?..

Похрустывая, кололись яйца. Текло на тротуар молоко из разбитых бутылок…

Тут и случилось главное.

Не помня себя, Степан Иннокентьевич рванулся, отступил на шаг и, размахнувшись, обрушил на голову парня истерзанную сумку.

Большой травмы он ему не нанёс. Ну, маленько физиономию поцарапал осколками бутылок. Но великолепный наряд парня - и блайзер, и роскошные штаны в иностранных этикетках - сразу превратился в мокрую жёлто-белую тряпку.

Парень настолько опупел, что и не помыслил кинуться в драку. Стоял, беспомощно раскрылатившись, моргал. С него капало.

Немедленно окружили их свидетели. У нас ведь свидетелей на месте не оказывается, когда какие-нибудь мордовороты обоюдно хлещут друг друга кулаками, ногами с разбегу бьют, по земле катаются. Тогда прохожие, отворачивая лица, спешат мимо: дескать, черт с вами, паразитами, вовсе бы вы по-убивались!

А вот когда пожилой дядька, в потертом костюмчике, с мятой физиономией, так обработал молодого интеллигентного человека, а молодой человек стоит убитый горем и за грудки хулигана не хватает - свидетели тут как тут.

И немедленно же, как по заказу, вывернула из-за угла милицейская машина.

…Степану Иннокентьевичу отмерили полный срок - пятнадцать суток. Свидетелей у него не оказалось, положительная характеристика нашей домовой общественности не помогла, а продавщица и пострадавший, наоборот, выступили очень дружно. Продавщица, в частности, заявила следующее: она, дескать, как раз вежливо объясняла молодому человеку, что магазин временно закрыт, и хотела то же самое вежливо объяснить вошедшему гражданину с авоськой. И уже начала объяснять.

Но гражданин сразу раскричался, обозвал её хамкой, потаскухой и другими нецензурными словами. Молодой человек, в свою очередь подтвердив слова продавщицы, сообщил, что, возмущенный таким поведением гражданина, решил догнать его, а догнав, только и успел сказать:

«Как вам не стыдно, папаша? Какой пример вы подаете молодежи? А ещё в очках».

За что немедленно получил сумкой по голове…

* * *

Дед Лопатин схулиганил сознательно. Хотя на суде и объяснял свои действия тем, что находился, дескать, в бессознательном состоянии.

Но это он темнил.

Дед, как я понял, всегда был человеком несколько вздорным, задиристым, но до поры до времени это ему прощалось.

А случилось с ним вот что.

Дед Лопатин, будучи уже на пенсии, работы не оставлял - сторожил по ночам плодоовощную базу. И вот, всякий раз, когда он шел на дежурство и с дежурства, его облаивала одна никчемная собачонка. Она, между прочим, не только деда Лопатина, она всех прохожих облаивала, такая была шалава, безмозглая.

Принадлежала эта Жучка некоему Жоре Хлобыстину, бывшему уголовнику, поселившемуся на улице 4-й Кирпичной после многолетней отсидки. Жору, из-за его туманного прошлого, побаивались, и поэтому претензий к оголтелой собаке никто не предъявлял. Кроме деда Лопатина.

Дед принципиально звал Хлобыстнна не Жорой и Жоржем, как другие, а Гошкой. Собаку же его - сучкой. Что, впрочем, соответствовало естеству - собака была женского пола.

И не раз дед Лопатин предупреждал Хлобыстина:

- Гошка, привяжи сучку. Не доводи до греха. Я ведь тебя, уркагана, не боюсь.

На что носатый Хлобыстни, скаля желтые лошадиные зубы, отвечал:

- А ты возьми да сам привяжи. Попробуй поймай, если смелый. Ты же у нас смельчак.

И нарочно зюкал собаку:

- Ззю, Фрау, ззю! - Сучку его, между прочим, звали Фрау. - Вот она тебе сейчас штаны спустит.

И бывал очень доволен, когда дед Лопатин, пятясь, отпихивался от стервенеющей шавки сапогом:

- Что, заиграло очко? Сдрейфил?

Кончилось тем, что дед, со своей принципиальностью, дозубатился. А ублюдок Жора, соответственно, доигрался.

Раз Лопатин шел мимо дома Хлобыстина с внучкой.

Бешеная Фрау вылетела на них из подворотни пулей. Да ладно бы - выскочи она с упреждением, навстречу. А то, подлая, дождалась, когда они миновали калитку, и ударила сзади.

И очень напугала внучку.

Девчушка побелела, глаза у нес сделались безумными, она не закричала даже, а зашлась молча, до икоты.

Лопатин сгреб её в охапку, прихрамывая добежал до своего дома, бросил внучку на руки старухе, а сам прямиком кинулся в угол, где у него, за тумбочкой, хранилась допотопная берданка. Единственный патрон лежал здесь же, в ящике тумбочки, завернутый в бумажку.

Лет двенадцать уже, однако, лежал.

У старухи руки были заняты внучкой, и она не успела повиснуть на муже. Да это вряд ли и помогло бы: дед Лопатин в крайнем гневе бывал неукротим.

Дед ждал, что Фрау встретит его на улице. Это, кстати, послужило бы для него смягчающим обстоятельством. Хотя в тот момент он ни о каких смягчающих обстоятельствах не думал. Но собака что-то, видать, почуяла, звериная интуиция, возможно, подсказала ей, что она приговорена к высшей мере наказания.

Фрау не было ни на улице, ни во дворе - она давно уже сидела под крыльцом.

Дед Лопатин сильно потряс штакетник. Тесавший что-то возле сараюшки Хлобыстни обернулся.

- Гошка! - сказал дед, покачивая стволом берданки на уровне его живота. - Выпускай сучку. Я тебя, страмца, предупреждал.

Хлобыстни уронил топор и попятился.

- Стой! - звонко крикнул дед. - Сучку сперва выгони!

И тюремный лизоблюд Жорка, храбрый только с пацанами да калеками вроде деда Лопатина, перетрусил. И предал свою Фрау. Он вытащил её за шкирку из-под крыльца и на пинках погнал к ограде.

- Теперь отскочь! - скомандовал дед.

Он не промахнулся.

Хотя Фрау и шарахнулась было в сторону. Стрелком дед был отменным.

От крупной отсидки деда Лопатина спасла седая его голова и прежние заслуги. Потому что ему много чего насчитали. Стрельбу в черте города - раз, угрозу оружием - два и чуть ли не разбойное нападение. Хорошо, что стрелял дед с улицы. А переступи он ограду - и было бы разбойное нападение.

Правда, Фрау ему плюсовать не стали: собака была безпривязная и числилась как бы вне закона.

В общем, дали ему десять суток. При этом судья - а судила их в один день с моим соседом молодая, симпатичная женщина, Лопатину она в дочки годилась, - сказала:

- Ах, дедушка, дедушка! Век прожили, а ума не нажили. Ну, может, хоть теперь поумнеете.

Опять же из-за возраста и хромоты деда не стали гонять на обычные работы, как других указников, - использовали при милиции.

Лопатин, пока тянул срок, отремонтировал работникам органов весь инвентарь - лопаты, кирки, мётлы; застеклил кой-где побитые окна, покрасил урны-плевательницы и оштукатурил заново каталажку, в которую срам войти было из-за блатных и антиобщественных надписей.

Старшина, провожая его домой, очень жалковал.

- Моя бы воля, - сказал, - я бы тебя век не выпустил. Золотой ты человек, папаша!

А вот надежды женщины-судьи не сбылись: дед Лопатин не поумнел.

Он разгуливает таким же гоголем, настырничает и недавно в автобиографии, которую от него для чего-то затребовал собес, с гордостью написал:

«Под судом и следствием был. За огнестрельное выступление против паразитов».

* * *

История третьего хулигана - отставного солиста 6алета Георгия Петровича Жмыхова - представляет собой классическую трагикомедию, если, конечно, не считать драматического (для Жмыхова) её финала.

Жмыхов, самозабвенно проработав в театре четверть века, выплясал наконец-то божественными своими ногами давнишнюю мечту - автомашину «Ладу». Каковую и приобрел незадолго до описываемых событий.

И - потерял покой.

В городе Георгий Петрович спал ещё более или менее нормально. «Лада» стояла хотя и далековато от дома, но в железном гараже, принадлежавшем свояку Жмыхова Сене, под четырьмя секретными замками.

А вот на даче гаража у Георгия Петровича не было. Не было даже стоянки в ограде. Жена Ирина всё никак не могла решить - чем пожертвовать ради машины: выкорчевать помидоры или же ликвидировать клубничные грядки.

Приходилось оставлять машину на улице, притерев её боком к штакетнику.

Располагайся дача Георгия Петровича в глубине кооператива, оснований для беспокойства было бы меньше. Не у него одного машина ночевала под открытым небом. Но Жмыхов в свое время, изрядно посражавшись с правленцами, выторговал себе престижный участок, в крайнем ряду, на берегу живописной речушки.

Через несколько лет он горько пожалел об этом.

Выпали подряд маловодные годы, речушка обмелела, воды в ней осталось по щиколотки, местами даже проступили островки - теперь её можно было перебредать, не разуваясь.

И вот, по субботам и воскресеньям, в дни массового выброса горожан на природу, а вернее - в ночи, с противоположного, поросшего кустарником и мелколесьем берега какие-то гнусные молодые люди стали совершать набеги на кооператив.

Разорению подвергались как раз крайние дачи улицы Прибрежной.

Уже во второй заезд у не обкатанной «Лады» Жмыхова вывинтили фару, а на багажнике написали широко известное восьмиугольное слово. Написали какой-то не смывающейся химической дрянью. Жмыхов, правда, смыл надпись, но, увы, вместе с замечательной темно-вишневой краской. Одноглазая «Лада» ещё и оплешивела с тылу.

Георгий Петрович превратился в ночного сторожа.

До утра, как сыч, просиживал он на открытой веранде, закутавшись в плед и положив у ног толстую, суковатую палку.

Жена отбыла на гастроли, клубника зрела, помидоры выбросили завязь - поступить с грядками на свой страх и риск Жмыхов не отважился. Так и дремал ночами на воздухе, вздрагивал от каждого постороннего шороха или звука. Всякий раз, очнувшись, он говорил себе:

«Вот приедет Ирина - поставлю вопрос ребром. Сколько можно…»

В ту роковую ночь сон навалился на Георгия Петровича с особенной силой. Он тряс головой, отгоняя его, тёр глаза, подбадривал себя черным кофе из термоса - но через минуту снова начинал клевать носом. Перед рассветом, устав от этой изнурительной борьбы, Жмыхов решил размяться. Резко стряхнуть дрёму. А заодно и пройтись дозором.

Он сунул ноги в резиновые сапоги, взял под мышку палку, вышел за калитку.

«Лада» стояла на месте, неприлично белея в темноте голым задом. Георгий Петрович прогулялся туда-сюда вдоль берега. Над речушкой, над низкорослым кустарником тёк редкий, слоистый туман. Над кустарником он был плотнее, цеплялся там и густел. Сквозь этот туман чуть просвечивал костерок на противоположном берегу. Возле костра не спали - оттуда доносились приглушенные, неразборчивые голоса.

Вдруг высокий девичий голос выкрикнул:

- Да не хо-чу я!.. Не хочу!

Георгий Петрович насторожился:

«Чего это она там не хочет?.. Столь активно?..»

С желанием, точнее - нежеланием девицы, видать, не посчитались, потому что через минуту она буквально заголосила:

- Не лезьте!.. Пустите!.. Идиоты! Скоты! Мамочка!.. Аааа! Оооо!

Георгий Петрович содрогнулся от внезапной догадки; да ведь это же… девчушку бесчестят! В каких-то тридцати метрах от него…

- Эй, там! - крикнул он благородным, поставленным голосом. - Немедленно прекратите! Оставьте девушку! Как не стыдно пользоваться грубой мужской силой!

В ответ на эти высокопарные слова, Жмыхова покрыли из кустов многоэтажным художественным матом, с подробным указанием направления, в котором ему следует двигаться. И после небольшой паузы возня, хруст веток, мычание и вопли возобновились.

В ближайших дачах по-просыпались чуткие старушки. Слегка отодвинув оконные занавески, прильнув к стеклам призрачными лицами, они всматривались в предрассветный сумрак.

Выйти из дому, однако, никто не отважился.

Жмыхов в отчаянье метался по берегу. Высокая моральность, в которой он был воспитан, звала его прийти на помощь жертве, но перед ним лежала водная преграда (про то, что она легко преодолима, Георгий Петрович от волнения забыл).

Тем временем злодейство свершилось.

- Ну что, добились своего? - заговорила девица, всхлипывая. - Довольны?.. Свиньи! Гады вы ползучие!..

Этого Георгий Петрович вынести не смог.

- Грязные животные! - прогремел он и рванул через речку, отшибая ноги о мелкие камешки.

От костра навстречу ему взметнулись два молодца-допризывника.

Жертву Жмыхов засек лишь боковым зрением: не до того было.

Дубина его оказалась трухлявой: легко, беззвучно, переломилась на круглой башке ближнего насильника, не причинив тому даже малого вреда.

Приободренные этой конфузией Жмыхова, молодцы попытались дружно контратаковать его, в свою очередь похватав палки. Но оставался еще порох в пороховницах у выдающегося некогда исполнителя партии Петра Великого в балете «Медный всадник».

Схватка была короткой.

Одному бандюге Георгий Петрович сломал ключицу. Второго так далеко забросил в кусты, что он лишь минут через пять сумел выкарабкаться оттуда - весь поцарапанный и утыканный иглами какого-то жалящего дикорастущего…

Истина открылась на суде.

Выяснилось, что Георгий Петрович сражался не с преступниками, а с мирными отдыхающими. Молодые люди были хорошо знакомы между собой и не раз уже совершали в таком составе вылазки на природу.

Так вот: они культурно отдыхали, никто никого не обижал и уж тем более не насиловал - всё у них шло согласно и полюбовно.

Но под утро девушка (ее звали Нюра Чехломина) забастовала: сказала, что больше не будет пить вермут, не хочет. Настойчивые же кавалеры пригрозили вылить ей этот вермут за пазуху, конкретно - за купальник. Нюра не испугалась. Расстегнула кофточку, под которой нужная часть купальника вовсе отсутствовала, и сказала:

«Лейте, только слаще будут».

Тогда они, видя её бесстрашие, придумали вылить вермут за другую часть купальника. А Нюра вдруг психанула, стала брыкаться и кричать. Ей почему-то не понравилось - за другую часть. Но они все-таки вылили: одни держал, а другой лил. В общем, развлеклись маленько. Подурили. В своей компании. И тут на них, как соловей-разбойник, налетел этот дядька с дрыном.

О темпора, о морес!

Именно этим знаменитым восклицанием закончил свою речь на суде адвокат Георгия Петровича, едва не превзошедший красноречием легендарного Плеваку.

Адвокат спас Жмыхова от тюрьмы. Но - не от суммы.

Дорого обошлось Георгию Петровичу его донкихотство. Уже третий месяц он работает только на лекарство для молодого человека, которому сломал ключицу. Оплачивает ему больничный, процедуры, усиленное питание и так далее.

Я сказал - «работает», но должен поправиться: Жмыхов не работает, поскольку он пенсионер, Жмыхов халтурит. Выступает на детских утренниках, на агитплощадках, в домах отдыха.

Пластается, в общем. И лезет в долги.

Лето ещё не кончилось, а Георгий Петрович уже зафрахтовался в Деды Морозы на все зимние каникулы. Дело в том, что молодой человек ради полного выздоровления грозится поехать в санаторий, а это пахнет крупной суммой.

* * *

Ну, а теперь вернемся к началу нашего повествования - к тому, может быть, несколько запальчивому обещанию - заступиться за хулиганов, реабилитировать их.

«Что же? - спросят читатели. - Автор, стало быть, оправдывает и одобряет подобные действия?»

Нет, конечно. Не оправдываю и не одобряю. Особенно трудно оправдать Георгия Петровича Жмыхова. При всем уважении к его былой славе.

Ну что это такое, в самом деле! - выискался… Еруслан-богатырь.

Жмыхову популярно объяснила его ошибку супруга, вернувшаяся с гастролей.

«Ты что же, - сказала она, - подумал, будто там девочку с бантиком обижают? Ну, милый мой! Соображать надо, не маленький, слава богу… Это тебе не парк культуры - сюда с бантиками не ходят. Которая сюда идет, она уже знает зачем, для какой надобности».

Да, Жмыхов, безусловно, свалял дурака. Но и другие - тоже, знаете…

Мало в этом хорошего, дорогие товарищи, если все мы, пусть даже в ответ на оскорбления, начнем буцкать друг дружку по голове или - того ужаснее - хвататься за огнестрельные приспособления. Страшно даже вообразить, до чего нас такая самодеятельность довести может.

Но, с другой стороны…

Стоит мне представить себя лично героем аналогичной ситуации (то есть когда меня - человека пожилого, далеко не тяжелоатлета, не самбиста и не каратиста - травят собакой или угнетают посредством бронированного ботинка, а у меня при этом не то что захудалой берданки, даже продуктовой сумки в руках нет), - очень мне становится тоскливо и неуютно…

* * *

Это был - Рассказ о трёх хулиганах.

Автор Николай Самохин

Советская проза.

ИСТОЧНИК

Ещё один рассказ Николая Самохина озвучен мной чуть раньше:

«На-ко теперь, выкуси!»

Ссылка на видео: https://youtu.be/cfjRtXJLUmI

* * *

На этом всё, всего хорошего, Юрий Шатохин, канал Веб Рассказ, Новосибирск.

Плейлист ВСЕ РАССКАЗЫ - 900 видео озвученные мной.

Всего на моём канале 1609 видео на данный момент.

До свидания.