Епископ-революционер. Из цикла "Могильщики Русского царства".

 В рамках рубрики «Исторический календарь», мы начали новый проект, посвященный приближающемуся 100-летию революции 1917 года. Проект, названный нами «Могильщики Русского царства», посвящен виновникам крушения в России самодержавной монархии ‒ профессиональным революционерам, фрондирующим аристократам, либеральным политикам; генералам, офицерам и солдатам, забывшим о своем долге, а также другим активным деятелям т.н. «освободительного движения», вольно или невольно внесшим свою лепту в торжество революции ‒ сначала Февральской, а затем и Октябрьской. Продолжает рубрику очерк, посвященный бывшему епископу Никону (Бессонову), внесшему немалый вклад, как в дискредитацию Церкви и самодержавия, так и в революционизирование общества.

Николай Николаевич Бессонов (Безсонов) родился 10 июля 1868 года в потомственной дворянской семье. Окончив Московский Константиновский межевой институт (1891), Николай почувствовал тягу к монашеству и поступил в Московскую Духовную академию, которую закончил со степенью кандидата богословия. В 1892 году 24-летний студент академии Николай Бессонов был пострижен в монашество ее ректором, архимандритом Антонием (Храповицким), и почти сразу же был рукоположен в иеродиакона. Как вспоминал митрополит Евлогий (Георгиевский), влияние архимандрита Антония ‒ будущего Первоиерарха Русской православной церкви заграницей, на учащихся Духовной академии было огромно: «Молодой, высокообразованный, талантливый и обаятельный, с десятилетнего возраста мечтавший стать монахом, ‒ архимандрит Антоний был фанатиком монашества. Его пламенный монашеский дух заражал, увлекал, зажигал сердца... Монашество в нашем представлении благодаря ему возвысилось до идеала сплоченного крепкого братства, ордена, рати Христовой, которая должна спасти Церковь от прокуратуры, вернуть подобающее ей место независимой воспитательницы и духовной руководительницы русского народа. Перед нашим взором развертывались грандиозные перспективы: восстановление патриаршества, введение новых церковных начал, переустройство Академии в строго церковном духе... (...) Идею монашества архимандрит Антоний пропагандировал среди нас поистине фанатически. В нем она сочеталась с женоненавистничеством. Он рисовал нам картины семейной жизни и супружеских отношений в мрачных, даже грязных, тонах, ‒ и его пропаганда имела успех. Ей способствовала и душевная близость, установившаяся между ним и студентами».

Через три года, в 1895-м, не достигший и 30 лет отец Никон был рукоположен в иеромонаха и по окончании Духовной академии назначен преподавателем гомилетики, литургики и пастырского практического руководства Новгородской Духовной семинарии. Указом Св. Синода 1897 г. иеромонах был переведен на должность преподавателя философии, психологии, логики и дидактики в Могилевскую семинарию. Продвижение образованного монаха по службе шло достаточно быстро: в 1897 году о. Никон стал заведующим Бийским миссионерским катехизаторским училищем, через два года ‒ архимандритом, вскоре получив должности ректора сначала Благовещенской (1899), а затем Иркутской (1901) семинарий. Также отец-ректор являлся цензором проповедей г. Иркутска и в 1905-м стал редактором «Иркутских епархиальных ведомостей».

Когда разразилась революция 1905 года, архимандрит Никон проявил себя неоднозначно. С одной стороны, как представитель Церкви он содействовал водворению порядка и прекращению волнений, а с другой - обратил на себя внимание общества и священноначалия экстравагантными заявлениями. В частности о. Никон писал: «Я сам, если хотите, социал-демократ, но в благородном значении этого слова. (...) Понимаю я отлично, что всякое общество, всякий народ растет и развивается, а отсюда, совершенно естественно, меняются образы народного правления». Однако подобные взгляды не помешали о. Никону быть хиротонисанным в феврале 1906 года в столичном Троицком соборе Александро-Невской лавры во епископа Балтского, викария Подольской епархии. С февраля 1909 года он стал епископом Кременецкий, первым викарием Волынской епархии и проявил себя как активный участник черносотенного движения на Волыни.

Волынь, как известно, была в начале XX века одним из центров массового монархического движения. И епископ Никон, несмотря на то, что еще совсем недавно называл себя «социал-демократом в благородном значении этого слова», активно включился в работу местных черносотенных структур. Совместно с архимандритом Виталием (Максименко) он принимал деятельное участие в сплочении всех консервативных сил губернии в период выборов в IV Государственную думу и был аттестован Волынским губернатором как человек хоть и резкий, но непоколебимо стойкий в вопросах православной веры и русских национальных интересов. Как показали дальнейшие события, справедливой оказалась только первая часть этой оценки. Но в 1912 году владыка был на хорошем счету у местных властей, что было отмечено награждением его орденом святой Анны I степени (минуя низшие ордена) и фактом избрания его в депутаты Государственной думы.

В Думе епископ Никон присоединился к самой консервативной группе ‒ фракции правых, среди лидеров которой были такие известные черносотенные вожди как А.Н. Хвостов, Н.Е. Марков, В.М. Пуришкевич, Г.Г. Замысловский и др. Архиерея избрали почетным членом Совета фракции, рассчитывая, что владыка своим авторитетом сумеет объединить думское духовенство и значительную часть крестьян, интересы которых он с горячностью отстаивал и, тем самым, усилит правое крыло российского парламента. Но надежды монархистов стали рушиться буквально с первых дней. Епископ Никон неожиданно для всех повел собственную политику, нацеленную на выделение думского духовенства в отдельную «поповскую» фракцию. Однако ни духовенство, ни крестьянство за Никоном не пошло. А публичные выступления владыки вскоре принесли ему в церковных кругах репутацию чуть ли не эсера, собирающегося отнимать землю у помещиков для наделения ею крестьян.

«Его фигура замечена была всей Думой и заинтересовала ее, - писала "Енисейская мысль", - но осталась какой-то загадочной и ни для одной партии в Думе не подходящей. В то время как правые испугались радикализма, народничества и уклона в сторону социалистических воззрений еп. Никона, левые увидели в нем фанатика, реакционера, "правого народника", "полицейского социалиста", "самодержавного конституционалиста"». Епископ Никон обратил на себя внимание даже В.И. Ленина, отмечавшего «темный мужицкий демократизм» волынского епископа, который, по мнению «вождя мирового пролетариата», был «самый грубый, но и самый глубокий».

Не стесняясь, епископ Никон критиковал деятельность правительства по крестьянскому вопросу, считая, что царская политика ведет лишь к крестьянским бунтам, за которыми последуют расстрелы «недоедающих, голодных, несчастных крестьян». Он призывал дворянство отказаться от землевладения в пользу крестьян, а не ограничиваться в этом остром вопросе мелочами, «хотя бы и добрыми». С первых же дней работы IV Государственной думы епископ Никон стал подготавливать радикальные проекты земельной реформы (устанавливавшей предельный максимум землевладения в 500 десятин, высокий прогрессивный налог на землю, вынуждающий помещиков ее продавать и широкий государственный кредит крестьянам), введение в стране монополии внешней и внутренней хлебной торговли и др. «Земельный и хлебный вопросы нашей русской действительности как-то не доходят до рук и сердец ни начальства, ни Думы, - писал владыка. - У нас боятся больших дел и реформ. Бедная Россия! Думы-то у твоих орлов-министров... часто бывают не орлиные, а кротиные. Не по плечу им размах богатырский... Говорю я не "революцию" (ныне скоро в нее попадешь - запишут тебя туда кроты и лакеи!!), а правду, исходящую от любящего Царя и Народ сердца».

Выступал владыка Никон и по украинскому вопросу, также удивляя слушателей своей оригинальностью. Несмотря на свою формальную принадлежность к правому лагерю, владыка горячо отстаивал «украинство», не видя в нем никакой угрозы. «Украинский народ, - говорил он, - не ищет какой-то пресловутой автономии, восстановления Сечи Запорожской, украинцы - не сепаратисты... Украинцы не инородцы, они - свои, наши родные братья, а потому-то их и не должно ограничивать в языке и национальном культурном развитии, иначе мы сами приравняем их, своих братьев, к евреям, полякам, грузинам и др., действительно инородцам». При этом архиерей заявлял, что русские школы «изуродовали» украинца и выражал опасение, как бы после присоединения к империи Галичины туда бы не хлынуло «русификаторское "воронье"». В 1913 году епископ в очередной раз разочаровал своих софракционеров, выступив против «дела Бейлиса», которое сравнивал с ужасами испанской инквизиции и гонениями на христиан первых веков. Курьез заключался в том, что при этом Никон заявлял, что он «доселе действительный председатель Почаевско-Волынскога Союза русского народа... и никаких симпатий к евреям как к обидчикам и поработителям русского парода не имел». Однако неожиданное выступление владыки в защиту Менделя Бейлиса, обвинявшегося царским судом в ритуальном убийстве христианского отрока, обратило на себя внимание министра внутренних дел Н.А. Маклакова, потребовавшего объяснений, но епископу в очередной раз удалось отбиться.

Результатом непредсказуемого поведения депутата-епископа стало нескрываемое недовольство Никоном как в правой фракции, так и в Св. Синоде. Ситуация обострилась до предела, когда до священноначалия дошли слухи о скандальной истории в женском духовном училище, в которой самым непосредственным образом фигурировал епископ Никон. В 1913 году обер-прокурор Св. Синода В.К. Саблер предпринял попытку низведения епископа Никона из депутатского звания. Для этого скандального владыку перевели с Кременецкой на Енисейскую кафедру (согласно синодальному постановлению, архиерей, управляющей епархией не мог одновременно являться членом Государственной думы). Однако Никону все-таки удалось добиться сохранения за собой депутатского звания, но из-за невозможности более состоять во фракции правых он стал беспартийным парламентарием.

Вскоре подтвердились и скандальные слухи. Митрополит Евлогий (Георгиевский) вспоминал: «...Мой сотоварищ по Московской Духовной академии (...) перед войной (...) занимал место викарного епископа в Кременце (...) и оставил по себе весьма дурную память в связи с одной скандальной историей в женском духовном училище... Разными неблаговидными происками он добился избрания в IV Государственную думу. В Петербург добежали слухи о Кременецком скандале, и его перевели в Енисейск. Он перевез с Волыни ученицу духовного училища и беззастенчиво поселил ее в архиерейском доме. Население возмущалось и всячески проявляло свое негодование». Избранницей владыки стала 20-летняя Евгения Соббатович, «которая сопровождала владыку "везде и всюду" и даже "присутствовала при приеме епископом официальных лиц"». Сомневающимся же в благочестии владыки было объявлено, что сия девица приходится ему племянницей. Протоиерей Иоанн Пальмин в связи с этим язвительно писал что, несмотря на эти меры «конспирации», «по крайней некультурности сибиряков возникли на этой почве толки», тем более, что владыка «посещал ее во всякое время дня и ночи» и, организовав у себя в архиерейском доме хор балалаечников, «устраивал танцевальные вечера прямо у себя в покоях», где «балалаечники играли малороссийские песни, а Женя исполняла танцы, одетая в малороссийский костюм».

«Предреволюционная деятельность Енисейского и Красноярского епископа Никона (Бессонова) заметно выделяла его среди всех архиереев, ‒ отмечает историк Церкви П.Г. Рогозный. ‒ По всей видимости, владыке принадлежит одна из немногих на протяжении всего синодального периода попыток поставить духовную власть выше светской. С 1913 по 1917 годы преосвященный успешно боролся с гражданскими властями в губернии. Безуспешно окончились все их многочисленные попытки избавиться от строптивого епископа. По всем политическим и экономическим проблемам в государстве Никон имел свое мнение, которое и высказывал открыто в прессе, несмотря на постоянные предупреждения со стороны церковных властей. В прессе Никон позволял себе довольно резкие выпады». Дело дошло до того, что енисейский губернатор И.И. Крафт направил письмо обер-прокурору Св. Синода В.К. Саблеру, в котором обвинил владыку в «возбуждении классовой вражды». Как отмечал представитель власти, Никон «скорее политик, чем архипастырь, а потому чем раньше он будет избавлен от управления епархией, тем для народа будет полезней». А красноярский губернатор Я.Г. Гололобов, возмущаясь тем, что «то и дело приходится слышать, что Никон что-нибудь затевает, кого-нибудь обличает, злословит, с кем-нибудь у него вышел конфликт», негодовал на владыку за то, что тот «постоянно вмешивается в гражданские дела... при этом всячески старается обличать и порицать администрацию».

Кроме того, по данным историка П.Г. Рогозного, владыка Никон, «обладая деспотичным характером, ...в буквальном смысле терроризировал местное духовенство». Так, в одном из доносов, написанным в Синод местным протоиереем, отмечалось, что владыка, благодаря своему сословному происхождению, чувствует себя в епархии «помещиком Бессоновым» и низводит местное духовенство «до положения быдла». Местное духовенство также возмущало то, что архиерей поощряет танцевальные вечера даже во время постов, «сам за полночь просиживает на эстраде, наблюдая, как юнцы и юницы духовной школы выделывают разнообразные па и грациозные, соблазнительные по пластичности, а часто и грубости новейших модных танцев, движения». Тем не менее, владыке Никону, несмотря на скандальную репутацию, конфликт с Синодом, губернаторами и местным духовенством, удалось продержаться на Енисейской и Красноярской кафедре вплоть до революционных событий 1917 года.

Февральскую революцию владыка встретил не просто сочувственно, но и откровенно восторженно. Вслед за отречением от престола Императора Николая II и отказа Великого князя Михаила Александровича взойти на трон, 3 марта 1917 года епископ Никон отправил телеграммы министрам Временного правительства В.Н. Львову, А.И. Гучкову и председателю Государственной думы М.В.Родзянко следующего содержания: «Христос Воскресе! Искренно рад перемене правительства, ответственному министерству. Долго терпели. Перемена вынуждена самым тяжелым положением дорогого Отечества, которому грозила гибель. Иначе поступить было невозможно. Дай Бог вам успеха, внутреннего спокойствия и сил нашей стране. Да благословит вас Господь».

«Февральский переворот, как уже отмечалось, Никон воспринял с громадным энтузиазмом, ‒ пишет П.Г. Рогозный. ‒ Революционные события только прибавили энергии Енисейскому архиерею. (...) Он стал забрасывать новое правительство телеграммами и письмами. Так, А.Ф. Керенского он просил освободить "великого ученого украинца Грушевского ‒ защитника прав славной нации" и рассмотреть дело митрополита Шептицкого, "ревностного служителя Отечества". Министра народного просвещения он просил "пожалеть украинскую и другие национальные школы". Главным объектом эпистолярной атаки Никона стал обер-прокурор Синода Львов ‒ ему владыка направлял телеграммы и письма, в которых он развивал свои мысли относительно участия духовенства в политической борьбе...» Вступив в марте 1917 года в леволиберальную кадетскую партию (!), епископ Никон, поливая на одном из ее собраний грязью свергнутых Императора и Императрицу, которых он сравнивал с Иродом и Иродиадой, неожиданно выказал себя горячим сторонником республиканского строя. «О монархе, даже о конституционном, у нас речи быть не может, - говорил Никон. ‒ Нет, нет, не надо нам больше никакого монарха. Самое слово "монарх" теперь для нас странно». «В дни "переворота" в государственной жизни родины, ‒ вещал архиерей в кафедральном соборе 10 марта 1917 года, ‒ я молчать не хочу, не могу и не буду... Россия наша дорогая воскресла, смертью старого строя попраны смерть, угнетения, болезни... отчаяние народа: тем, кто был во гробе ‒ забыт, замучен, закован, унижен, обижен, ‒ жизнь дарована».

В мартовском номере журнала «Енисейская церковная нива», епископ Никон в статье «Промысл Божий в текущих исторических событиях», трактовал революцию как богоданное и справедливое наказание «преступной власти», наивно полагая, что Россия избежит ужасов Великой французской революции, залившей страну кровью. Очень показательная, что одна из статей владыки заканчивалась стихами раннего А.С. Пушкина: «Товарищ, верь: взойдет она, звезда пленительного счастья, Россия вспрянет ото сна, и на обломках самовластья напишут наши имена!»

Но на этом метаморфозы, происходящие с епископом, не закончились. Вслед за эволюцией политических взглядов, последовали еще более крутые поступки скандального владыки. В июле 1917 года он снял с себя епископский сан и монашество, попросив более не считать его «членом церкви, именующей себя "православной"», мотивируя свой поступок тем, что это более не удовлетворяет его религиозным идеалам и мешает быть «искренним христианином». При этом Никон не постеснялся попросить у Синода назначить ему пенсию, поскольку всю свою жизнь он «отдал службе». Поставленный перед фактом Синод в августе того же года официально лишил Никона духовного сана, вернув его в мирское состояние. В связи с этим, бывший епископ Никон, ставший снова именовать себя Николаем Николаевичем Бессоновым, отправил председателю М.В. Родзянко телеграмму следующего содержания: «Я снял с себя епископский сан и монашество. Отказавшись от духовного ведомства, я смогу всегда быть самым аккуратным членом Государственной думы и участником ее совещаний». Но воспользоваться депутатскими полномочиями бывшему епископу не пришлось - Дума, как таковая уже прекратила свое существование.

В том же году 50-летний Николай Бессонов женился на своей «племяннице». Но брак этот ему счастья не принес: вскоре жена его была найдена мертвой с револьверной раной в груди. Как вспоминал митрополит Евлогий (Георгиевский), «его брак кончился трагично. Жена его была найдена в постели мертвой, с револьверной раной. Бессонов нахально похоронил ее в Покровском женском монастыре. Покойнице на грудь он положил свою панагию, в ноги ‒ клобук; на ленте была отпечатана наглая, кощунственная надпись».

Вернувшись на Украину, Н.Н. Бессонов, известный своим «украинофильством» и заявивший себя в 1917 году сторонником автономности Украинской церкви, оказался востребован местными властям. «Украинскую Раду в то лето (1917 г.) возглавлял бывший подольский семинарист Голубович; Министерство исповеданий ‒ "бывший епископ Никон", ‒ воспоминал митрополит Евлогий (Георгиевский). ‒ ...По возвращении на Украину он стал сотрудничать в газетах в качестве театрального рецензента и подписывал свои статьи "бывший епископ Никон ‒ Микола Бессонов", не делая исключения и для рецензий об оперетках. (...) А теперь Микола Бессонов был Украинским Министром исповеданий!! От него поступали бумаги, а Епархиальному управлению приходилось вести с ним деловую переписку. Это было так противно, что я решил съездить в Киев и переговорить с Председателем Рады Голубовичем. Он был сын священника. Мне казалось, что, апеллируя к прошлому, к семейным традициям, к памяти его отца, ‒ я, может быть, добьюсь удаления Бессонова. Я высказал Голубовичу мое глубокое возмущение назначением Министром исповеданий ренегата, человека, осквернившего сан. Однако на мою просьбу пожалеть Церковь и ее защитить он не отозвался, ссылаясь на техническую осведомленность Бессонова в делах церковного управления. "Но в Церкви первое ‒ нравственный ценз, ‒ горячо возражал я. ‒ Неужели в Киеве не найти другого знающего человека?" Мой протест ни к чему не привел. Бессонов остался министром...»

Впрочем, владыка Евлогий немного ошибся, Бессонов министром исповеданий Украинской Рады не был, а возглавлял с 1918 года Департамент исповеданий в Министерстве внутренних дел Украинской Народной Республики. Однако эта мелкая неточность сути не меняет ‒ назначение скандального расстриги на такой пост, справедливо было воспринято многими как оскорбление Православной Церкви. Подробностей о том, как сложилась дальнейшая судьба бывшего епископа Никона, ставшего Миколой Бессоновым, увы, пока неизвестно, за исключением того факта, что жизнь его оборвалась уже в 1919 году.

Подготовил Андрей Иванов, доктор исторических наук

http://ruskline.ru/history/2016/06/28/episkoprevolyucioner/