Глобализация в сфере образования: теоретико-философский аспект

       Сравнение нынешнего агрессивно-глобализаторского натиска со стороны Запада по отношению к России с римским «цивилизаторским» гегемонизмом по отношению к варварам может вызвать удивление только у простодушного. Позволю себе для начала длинноватую цитату Тацита, комментирующего Цицерона: «Мы поняли, - говорил он в сенате <…>, что все на свете подчинено воле богов и направляется ею, и именно поэтому оказались выше всех племен и народов<…>Иудеи и сирийцы – народы, рожденные для рабского состояния <…>, греки <отличаются> «врожденным умением лгать», <поэтому> «римляне созданы для господства, и им само благоразумие (sapientia) велит умножать свое достояние, увеличивать свои богатства, расширять границы, подавляя другие народы так, «как наилучшая часть души, т.е. мудрость, подавляет порочные и слабые части той же души» [1,112].
        А ведь наследники Цицерона не поняли до сих пор, что в иерархии причин деградации и последующего распада великих (значит, казалось бы, жизнеустойчивых) обществ и государств на первом месте стояли не столько экономические, геополитические, военные и другие факторы подобного ряда (хотя, несомненно, и они играли свою роль), сколько факторы культурно-психологического плана, прежде всего метастазирующие на теле общества эгоцентризм, культ «сильной личности», презирающей объективные социальные процессы (только, правда, не потому, что она не в состоянии повлиять на них, но потому, что она своей волей и желанием способна изменить и даже отменить их), корпоративизм, групповщина, клановость, фаворитизм и т.д.
      Человечество на рубеже двух столетий столкнулось с целым рядом «вызовов», в основе которых лежат глубинные противоречия между природой и обществом, между обществом и человеком, между группой и человеком, между человеком и человеком.
     Кризис традиционных институтов социализации (прежде всего семьи, образования, церкви, права) усиливает «навязчивый общественно значимый страх (фобию) утраты социальной, национальной, личностной идентичности» [2, 424]. Общественное сознание инстинктивно улавливает, что размывание привычных политико-культурных скрепов отнюдь не приводит к раскрепощению личности, развитию человеческого потенциала, но к возникновению новых ограничителей, приходящих на место старых. Все это происходит на фоне усиливающихся социальных, межнациональных, межэтнических, межконфессиональных противоречий, могущих привести в ближайшем будущем к «столкновению цивилизаций» с последствиями, в сравнении с которыми прогнозы С. Хантингтона могут оказаться не самыми пессимистичными.
     Оптимистическая надежда на научно-технический прогресс, который якобы приведет к автоматическому снятию большинства из этих противоречий, претерпевает переоценку. Ущербность механицизма (а он может приобретать различные формы – био-технологического детерминизма, этико-культурного релятивизма, либерально-рыночного фундаментализма и т.д.) очевидна для части аналитиков.
     К сожалению, пока не все осознают всей серьезности ситуации. Важно понять сущность и динамику того или иного противоречия, важно выделить главное из бесконечного ряда противоречий. Еще более важно понять то, как диалектические противоречия преломляются в социальных, культурных, национальных и т.д. конфликтах. Эпоха, с которой мы имеем контакт, возможно, одна из самых противоречивых и конфликтных за всю историю цивилизации.
     Человечество стоит на пороге великих потрясений. В этих условиях механицистский, линейно-прогрессистский в духе просвещенческой традиции, оптимистический подход лишь запутывает ситуацию, делает ее более грубой и более примитивной. Суть дела в том, что каждый шаг на пути «линейного прогресса» в одном отношении сопровождается зигзагами, «рысканьями», провалами в прошлое в других отношениях. Каждый шаг на пути «линейного прогресса», разрешая в той или иной степени старые противоречия (а часто лишь приглушая их, загоняя в глубь социального организма), порождает сонм новых.
    Развитие и глобальное распространение телекоммуникационных цепей и электронно-цифровых технологий при всех положительных моментах связано с целым рядом отрицательных и пока еще плохо осознаваемых следствий как, например, программирование человеческого поведения, манипуляция сознанием, всеобщий контроль за стандартизированной массой биороботов со стороны замкнутой касты «жрецов», хранителей информации.
    Развитие генной инженерии и переход к практике клонирования человеческих особей приведет к окончательному краху семьи как социального института, к появлению класса существ, противостоящих человеку абсолютно по всем параметрам. Расширение «степеней свободы» на базе комплексного использования изощренных средств удовлетворения постоянно возрастающих утонченных потребностей человека может привести к становлению гармоничной личности, а может – к био-социальной и морально–психологической деградации ее; возникнет ситуация, когда симулякры-вещи командуют симулякрами-людьми, когда разнообразные культы прошлого будут вытеснены одним – культом гедонизма. И так далее. Ряд примеров можно множить до бесконечности. «Цивилизованное варварство», «ирония истории», «хотели как лучше, а получилось как всегда» - вот лишь некоторые из публицистических выражений, характеризующих ситуацию.
    В этом эсхатологическом контексте идущая полным ходом реформа системы образования не может не стать предметом критической рефлексии, поскольку образование – та матрица, на которой воспроизводится вся культура страны и народов, ее населяющих.
    Подписанная в 2003г. В.В. Путиным Болонская конвенция об унификации системы высшего образования в Европе (из 45 европейских стран к этой конвенции присоединились 33) подразумевает создание «единого образовательного пространства», где по форме обучение будет двухступенчатым (бакалавр – магистр), по содержанию – модульно-рейтинговым без привязки к конкретному национальному учебному заведению. Инициаторы и пропагандисты Болонского процесса, подчеркивая, что у российской высшей школы «нет иного выхода», в качестве чуть ли не главной цели и выгоды выдвигают то обстоятельство, что, поскольку, мол, российские дипломы, скопированные с европейских,  будут понятны западному работодателю, то это облегчит положение молодых россиян, которые поедут попытать счастья на западном рынке труда. Представляется все же, что причины как самой инициативы «вхождения в Европу» путем изменения традиционной системы российского образования, так и того рвения, которое демонстрируют чиновники от образования в плане реализации этой инициативы, напоминающей скорее имитацию, следует искать в более глубокой плоскости. Речь должна идти как минимум об увязке двух процессов, которые идут на Западе уже не одно десятилетие и в которые под сильным внешним давлением лишь сейчас включается Россия. И в том и в другом процессе система образования играет ключевую роль. Первый процесс можно охарактеризовать как становление новой системы социальной поляризации, второй – как радикальную трансформацию базовых типов личности.
    Если, в первом приближении, предположить, что в основе кастовой социальной стратификации лежат причины мистико-эзотерические, сословной – непотические, классовой – экономические, то становящаяся меритократическая стратификация замыкается на образовательно-профессиональное расслоение. Понятие «меритократия», т.е. власть, основанная на заслугах, было введено в оборот М. Янгом. В построениях Д. Белла и З. Бжезинского это понятие приобрело положительную окраску и стало играть решающую роль в оправдании углубляющегося социального неравенства, привилегий «новой интеллектуальной элиты». Для ряда аналитиков очевидно, что применительно к развитым странам Запада в конфигурации критериев родство – собственность – образование происходит смещение фокуса в сторону последнего. При этом парадоксальным образом не происходит ни демократизации социальной структуры, ни увеличения нормы социальной мобильности. Напротив, приходится констатировать усиление социальной поляризации, которая начинает приобретать скорее социально-антропологический, нежели чем собственно социальный характер. С. Переслегин выдвигает оригинальную идею, сводящуюся к тому, что американский народ попал в условия теоремы А. Бромберга, персонажа романа А. и Б. Стругацких «Волны гасят ветер», в соответствии с которой социум неизбежно расслаивается на две подгруппы – большую и меньшую, причем меньшая группа необратимо опережает большую по уровню развития. Иными словами, в США реальная власть принадлежит «люденам», субъектам когнитивной фазы развития, использующим плоды высоких психологических технологий для обеспечения функционирования насыщающей экономики. Противоречие между слоем люденов и остальной Америкой развитие и существование социума. За это нация платит катастрофическим оглуплением основной части населения и неспособностью выжить в отсутствие контроля и помощи со стороны люденов [3,594-597].
      В отношении люденов проблема эффективности, конкурентоспособности, дороговизны системы образования вообще не стоит, поскольку в данном случае речь идет не об образовательном тренинге, а об усовершенствовании техники доступа к базам данных (использование молекулы в качестве чипа), применении психоделических средств для усиления возможностей мозга, насаждении мессианско-апокалиптической идеологии и т.д. Образование же для не-люденов – это не столько собственно образование, сколько обеспечение дискретных потоков информации об отдельных сторонах действительности, что необходимо для выполнения элементарных трудовых операций. По сути, речь идет о возрождении провальной педологической дидактики, которая получила распространение, в том числе и в России, в 20-е годы прошлого столетия, применении ее в виде модульно-рейтинговой системы не только в средней, но и в высшей школе. При этом начисто устраняется характерный для традиционной университетской системы личностный фактор, отношения по принципу «учитель – ученик», «мастер – подмастерье», которые напоминали отношения в средневековом ремесленном цехе [4, 412].
    Подобный контекст не может не приводить к изменению базовых личностных черт. Человек «третьей волны» О. Тоффлера, «номад», «человек-кочевник» Ж. Аттали, «модульный человек» Э. Геллнера обладают рядом общих специфических характеристик. В положительном ключе описанные эластичность, приспособляемость, адаптивность, способность к быстрой смене социального окружения и идентификаций своей оборотной стороной имеют легковесность, богемно-гедонистическую мотивацию, цинизм, филистерский прагматизм, лояльность, толерантность и пр. Все зависит от угла зрения и ценностных приоритетов, типичных для того или иного общества. Поэтому портрет «модульного человека» при ближайшем рассмотрении оказывается весьма противоречивым: «Модульный человек способен встраиваться в эффективные институты и ассоциации, которые не обязательно должны быть тотальными, ритуально оформленными, связанными множеством переплетающихся нитей со всеми остальными элементами социального целого, опутанного этими взаимоотношениями и в результате обездвиженного. Он может, не связывая себя ритуальными жертвоприношениями, входить во временные союзы, имеющие вполне определенную, конкретную цель. Он может также покидать эти союзы, если он не согласен с их политикой, и никто не станет обвинять его в измене. <…> Общественная мораль не сводится здесь ни к набору правил и предписаний, ни к общепризнанному набору деятельностей. То же самое относится и к знанию: убеждения могут изменяться, и это не считается грехом или отступничеством» [5, 108]. Из этого определения ясно, что модульный человек – это человек партикулярный, частный, противостоящий универсалистской личности, которая формировалась институтами (и не в последнюю очередь образовательными) традиционного общества. Университет – это часть бесценного наследия, доставшегося нам от традиционного общества, поэтому требуется как минимум величайшая аккуратность в обращении с этим наследием.
    Похоже, что именно на такой тип (богемно-филистерский, по классификации В. Томаса и Ф. Знанецкого) делает ставку правящий класс современной России, осуществляя реформу образования, носящую заведомо вторичный, суррогатный характер. Творческая личность, креативный тип, который по определению не может не быть универсальным, не вписывается в рамки политической системы, окуклившейся в собственном корпоративном эгоизме, системы с тромбозными каналами обратной связи и низкой нормой социальной мобильности, где главный интерес – интерес самовоспроизводства, а любое возмущение спокойствия воспринимается как покушение на устои, где пустота и мелкотравчатость маскируются мишурой и внешней помпезностью. Именно поэтому власть предержащая равнодушно взирает на то, как распадается научно-образовательное сообщество, а в возникающие дыры проникают маргиналы и проходимцы, говорящие власти лишь то, что она сама хочет услышать. Как показали участники недавнего «круглого стола» в редакции журнала «Эксперт», рвутся, если уже не порваны, интеллектуальные сети, вместе с разрушением организационной площадки Академии наук разрушены многие научные школы и интерактивные ритуалы, позволявшие их участникам ощущать себя членами группы, имеющими взаимные моральные обязательства [6, 58]. Без восстановления этих сетей, престижа, морального и интеллектуального авторитета представителей науки и образования, традиций российской высшей школы у страны нет будущего.

Список использованной литературы:
Культура Древнего Рима. В 2-х томах. Т.2. – М.: Наука, 1985. – 397с.
Левада Ю. От мнений к пониманию. Социологические очерки 1993-2000. М.: Московская школа политических исследований, 2000.
Переслегин С.Б.Самоучитель игры на мировой шахматной доске. – М.: АСТ;СПб: Terra Fantastica, 2005. – 619с.
Кара-Мурза С.Г. Потерянный разум. – М.: Алгоритм, 2005. – 704с.
Геллнер Э. Условия свободы. - М.: Ad Marginem, 1995. – 222с.
Механик А. «Мы живем, под собою не чуя страны» // Эксперт. 2008. №34. С. 55 – 59.
Асмолов А.Г. Слово о толерантности. - Век толерантности: Научно-публицистический вестник. – М.: МГУ, 2001.
Педагогическая антропология: Учебное пособие / Авт.-сост. Б.М. Бим-Бад. – М.: Изд-во УРАО, 1998В его само по себе, а блага, которые явно или неявно связаны с ним, т.е. долгую и здоровую жизнь.
Левада Ю. От мнений к пониманию. Социологические очерки 1993-2000. М.: Московская школа политических исследований, 2000.
Медков В.А. Индекс человеческого развития.- Человек и современный мир. – М.: ИНФРА-М, 2002.
Доклад о мировом развитии 2003 года. Устойчивое развитие в меняющемся мире. Преобразование институтов, рост и качество жизни./ Пер. с англ. – М.: Изд-во «Весь мир». 2003
Вопрос о том, в какой степени складывающаяся ситуация является результатом стихийно складывающихся обстоятельств, а в какой – результатом сознательно проводимой политики со стороны «мозговых центров» стран так называемого «золотого миллиарда», заслуживает отдельного рассмотрения. Одним из примеров анализа этого весьма деликатного вопроса является недавно вышедшая книга Дж. Перкинса, посвященная функционированию мировой «корпоратократии», инструментами продвижения которой служит деятельность международных экономических консультантов, называющих самих себя «экономическими убийцами». См.: Джон Перкинс. Исповедь экономического убийцы / Пер. с английского М. Богомоловой. – М.: Pretext, 2005.
Жан Бодрийяр Система вещей / Пер. с французского С. Зенкина. – М.: Рудомино, 1995.
Например, если делить официальный юаневый ВВП в Китае (18,23 трлн. в 2005 г.) на курс юаня, то получается, что ВВП юаня около 2,3 трлн. долл., а у США он в пять раз больше. Если же исходить из паритетов покупательной способности (50-55 центов за юань), то реальный долларовый эквивалент официального ВВП КНР в 2005 г. составляет 9-10 трлн. долл., что почти соответствует ВВП США.
Доклад о человеческом развитии. – 2001.
Существует, однако, и другая статистика. В официальном издании Госкомстата России «Россия в цифрах» (Редакционная коллегия под председательством Соколина В.Л. – М.: Новости, 2003) на с. 70 констатируется, что в среднем с 1992 по 2002 год ежегодно вымирало по 2121,45 тыс. человек. Цифра убыли населения за десятилетие возрастает, таким образом, до более чем 21 млн.
Шанов Д.М. Депопуляция и ухудшение здоровья российского населения: государство и общество не справляются с вызовом времени. – Тезисы докладов и выступлений на II Всероссийском социологическом конгрессе «Российское общество и социология в XXI веке: социальные вызовы и альтернативы». В 3 т. – М.: Альфа – М, 2003. – Т.3.
НТВ, «Сегодня» 29 марта 2006.