Репрезентация значения слова как теоретическая проблема и один из аспектов сознательного овладения иностранным языком

В данном исследовании рассматривается становление когнитивной лингвистики и проблема репрезентации значения слова в контексте когнитивной лингвистики, предлагается  психолингвистическое основание сознательного овладения иностранным языком.
 

Обучение иностранному языку предполагает не только усвоение лингвистической теории, но ясное представление о качественных характеристиках лингвистических знаний. Одна из качественных характеристик иноязычных знаний, на наш взгляд, определяется способностью понимания иноязычной лексики. Известно, что понимание является результатом восприятия устной и письменной речи, в частности, её лексической структуры в определённой коммуникативной ситуации. Как показывает практика обучения иностранному языку в вузе, трудности понимания лексики нередко возникают у обучающихся в процессе работы с текстами, содержащими многословные/термины. Для преодоления подобных трудностей в обучении существенно опираться на  психолингвистические представления о механизмах понимания речи. Одной из существенных оснований сознательного/«понимающего» овладения иностранным языком студентами вуза является, на наш взгляд,  репрезентация значения слова в контексте когнитивной деятельности обучающихся.

Проблема представления лексических знаний, то есть проблема репрезентации, рассматривалась как ключевая в процессе когнитивной деятельности обучающихся. Необходимость представления лексических знаний возникала и тогда, когда делалась попытка зафиксировать содержательную сторону языка или создать язык семантической записи.

Когнитивная наука ставит вопрос: какие когнитивные единицы соответствуют понятиям и суждениям, словам и предложениям; как разрешается проблема разграничения вербальных и невербальных знаний в сознании человека, как в рамках когнитивной лингвистики можно решать философскую проблему понимания. Долгое время в лингвистике господствовала Соссюровская формула: «единственным и истинным объектом лингвистики является язык, рассматриваемый в самом себе и для себя» [7,  стр. 269]. Эта формула, понятая предельно абстрактно, отрывала языкознание от других наук, однако в 50-60-хх гг. XX века  в языкознании стало развиваться антропологическое в широком смысле направление. Была даже разработана целая теория языковых универсалий с выходом в сферы антропологических и информационно-коммуникативных факторов. Среди исследователей, исповедующих антропоцентрический принцип, следует отметить Э. Бенвениста, К. Бюллера, Г. Гийома, Ю.С. Степанова и др. Эта теория позволила выйти в пространства ранее недоступные для изучения методами лингвистики. Стала очевидной необходимость изучения сложных процессов взаимодействия лингвистических и экстралингвистических, то есть в соответствии с новой терминологией энциклопедических знаний, рационально-понятийных и наглядно-образных познавательных структур; лексикон стал представать иным в сравнении с тем, как он был представлен  в лексикографической трактовке, он перестал быть строго иерархической, статической, рационально выверенной структурой, но всё в большей степени стал приобретать динамико-стохастические, вероятностные, релятивистские черты.

Одним из поворотных моментов в этом стала работа Алисон Гопник [3]. В отличие от Г. Фрегге с его акцентом на пропозициональном принципе она ставит во главу угла проблему репрезентации знаний. Как для ребёнка, так и для учёного, с её точки зрения, концептуальная и семантическая структуры всё время радикально меняются,  при чём  как в количественном, так и в качественном отношениях,  что ставит под сомнение существование универсальных когнитивных структур. Подобные изменения вызываются развитием новых теорий, новых знаний о мире, его строении и способах его познания. К. Поппер полагал, что новая теория перечеркивает старую,
а, по мнению П. Фейерабенда, прежние теоретические термины и их смыслы, соответственно, не могут быть логически получены из терминов новой теории.  Уже в этом положении содержится радикальная критика картезианской (от Рене Декарта) и гобскианской (от Томаса Гоббса) парадигм. Гоббс рассматривал научное мышление как процесс исчисления понятий, при чём относил их к нескольким уровням, считая, что сложные понятия получаются всего лишь путём сложения простых понятий. Как, например, понятие «человек» есть результат сложения понятий: тело, одушевлённое, разумное. Кстати сказать, современные сторонники теории признаков по большому счёту не отошли от этой позиции. Гопник же считает, что концепты новых теорий никак не могут быть выведены из концептов предыдущих теорий. Это отражается, скажем, в научных терминах,  за которыми начинают стоять совершенно новые наборы понятий (а значит и фрагменты новых ментальных кодов). По её мнению, репрезентацию знаний следует рассматривать как семантическое отношение, то есть, как такое отношение, когда некое состояние мозга не может быть связано с каким-либо определённым объектом; содержанием представления являются отнюдь не объекты в окружающем нас мире, поскольку многие, если не большинство представлений вообще,  не имеют никаких референтов в действительности,  скажем, среди них  можно выделить  продукты воображения, страхи и предубеждения, цели и намерения, верования и заблуждения и пр. Другими словами, денотат – это не сам объект, а представление об объекте.  Если в работах Ж. Пиаже «символизация» и репрезентация были взаимозаменяемые понятия, то в последующих работах, например, Э. Бейтс [2, 95-96], это совершенно различные понятия. Репрезентация определяется как вызывание в памяти различных процедур действия для оперирования с объектом при отсутствии перцептивного подкрепления со стороны  объекта. Речь идёт лишь об относительной полноте знаний, связанных с простым символом (знаком). Можно сказать, что если в русле рационалистической традиции господствовало понятие «form», то есть акцент делался на логико-понятийном, дискретном плане, то в русле рождающейся традиции акцент делается на понятии “shape” , то есть плане когерентном, «живом». Полагаем, что это можно объяснить следующим образом. Если раньше в процессе развития языка подчёркивалось направление от пиктограммы к букве, то сейчас в известном смысле на новом уровне мы имеем дело с обратно направленным процессом.

Что также немаловажно в понимании природы репрезентации, так это  понятие прототипа. В работе Ирвина Хоффмана «Мир понятий» [8] подчёркивается, что для отнесения объекта к тому или иному понятию требуется не столько его сличение с предыдущими «следами в памяти», сколько обнаружение в нём черт «фамильного сходства» с прототипом. То есть таким экземпляром класса, который лучше всего отражает его типичные свойства. Так, в цепочке «письменный стол-стол-мебель» первый член принадлежит классу однородных объектов, который, однако, достаточно отличен от «обеденных», «операционных» и прочих столов, и только срединная категория «стол» является их объединяющим началом. Этот срединный уровень называется базисным. В репрезентации этот уровень играет весьма заметную роль, позволяя усматривать внутреннюю однородность объектов  при их выраженном несходстве.

Выполнение функции предметной соотнесённости, то есть репрезентации объекта является важнейшей функцией слова, которая позволяет вызывать в сознании человека образы даже отсутствующих в данный момент предметов и объектов. Некоторые исследователи считают, что слово позволяет «удваивать» мир. Но слово имеет и другую, более сложную функцию: оно даёт возможность подвергать предметы анализу, синтезу, выделять в них существенные свойства, относить предметы к той или иной категории. Будучи средством обобщения и абстракции, слово отражает глубинные связи и отношения, которые стоят за предметами внешнего мира. Каждое слово – это сложная система кодов, которая складывается исторически и передаёт информацию о свойствах, которые существенны для данного предмета и о тех связях, которые данный предмет имеет с другими предметами. Выделение существенных признаков предмета, таким образом, тесно связано с функцией обобщения. Скажем, слово «стол» обозначает стол любой формы, любого вида. «Дерево» обозначает дерево любой породы и формы. У людей, воспринимающих данное слово, возникают конкретные индивидуальные образы предметов, которые, однако, относятся именно к этой категории.  При этом соотношение наглядных, образных компонентов слова с абстрактными, обобщающими не остаётся одним и тем же. В одном ряду «сосна», «малина», «овчарка» наглядно-образные компоненты представлены сильнее, чем, например, в ряду «животное», «страна», «ягода». А в прилагательных «красный», «сухой», «высокий» предметные компоненты вообще отходят на задний план. Более того, это соотношение меняется от индивида к индивиду, от одной группы (социальной, религиозной, этнической) к другой группе и, далее, от эпохи к эпохе, от цивилизации к цивилизации, от культуры к культуре.

Является общепризнанным тот факт, что слово никоим образом не есть простая и однозначная ассоциация между условным звуковым сигналом и наглядным представлением. Оно имеет множество потенциальных значений, будучи включено в различные виды предметно-практической деятельности. Реальное употребление слова всегда является процессом выбора нужного значения из целого ряда всплывающих альтернатив с выделением одних, нужных систем связи и торможением других, неактуальных в данный момент. Если воспользоваться современной терминологией, характерной для когнитивной лингвистики, то данный выбор можно было бы назвать «фреймовой селекцией»(термин наш).

В своей роли обобщающего знака слово является средством формирования понятий, оно переносит, переводит репрезентируемый предмет из сферы чувственных образов в систему логических категорий. При этом не следует понимать логическое обобщение как обеднение, выхолащивание, стирание красок, характерных для чувственного восприятия. Напротив, речь должна идти о восхождении к конкретному, созданию такого смыслового поля, в котором представлены образы, как координированные с данным словом, так и субординированные с ним. По выражению Л.С. Выготского, каждое обобщённое слово имеет свою «широту», свою «долготу», свою «глубину». Называя определённое слово, человек не только воспроизводит наглядный образ, но и, по выражению А.Р. Лурия, «практически вызывает к жизни целую систему связей, выходящих далеко за пределы непосредственно воспринимаемой ситуации и носящих характер сложной матрицы уложенных в логическую систему значений» [5, c/ 37]

В последние годы сложилось мнение, что словесная память  объединяет,  организует  элементы чувственной, образной и двигательной памяти в единую систему вербальных энграмм, где эти элементы связаны с языком, с вербальной формой их существования. В двух-кодовой концепции уважаемого нами А. Пайвио выделяются, по его терминологии, имагены,  обозначающие перцептивный аналог внешних явлений и единицы вербальной подсистемы – логогены. Последние отличаются от имагенов своей внутренней дискретной структурой так,  что более простые единицы объединяются в единицы более сложные в определённой последовательности [6, c/ 61]

Согласно другой точки зрения, как вербальные, так и невербальные знания репрезентируются в человеческой памяти единой пропозициональной формой. Сторонники этой точки зрения полагают,  что слова могут взаимо -ассоциироваться лишь при условии, что соответствующие им понятия входят в закодированные в памяти пропозиции. Долговременная память – это, таким образом, огромная сеть взаимопересекающихся пропозициональных «деревьев», каждое из которых включает некоторый набор узлов с помеченными связями. Каждый узел репрезентирует либо понятие, либо  концепт, а с этим узлом соединены все связанные с концептом сведения, что придаёт пропозициональной сети  свойство,  которое называется «индексированием через понятие» [1].

Нам представляется перспективным подобного рода подход, в рамках которого  концепция фреймов, схем, сценариев отражает такое «пакетное» видение связанного между собой знания. Ю.С. Степанов вполне справедливо подчёркивает, что «логика языка  определяется системой имён, задающих классификацию объективного мира, и системой предикатов и пропозициональных функций, отражающих ситуации в виде типовых фреймов» [4].

Фреймовая семантика делает возможным построение моделей структурирования человеческих знаний  в значениях языковых единиц и способах активизации этих знаний; позволяет представить процесс вербального отражения внешнего мира в сознании человека не просто как процесс пассивного умозрительного отражения, но как процесс активного, действенного конструирования этого мира (хотя и в известных пределах).

Литература

 Anderson J. R. Language, Memory and Thought. New York: Lawrence Erlbaum Associates. 1976.
БейтсЭ. Интенции, конвенции и символы // Психолингвистика. М., 1984, с.50-103.
Gopnik A. (1984). Conceptual and semantic change in scientists and children: Why there are no semantic universals. Linguistics, 20, 163-179.
Клушин Н.А,  Кузьминов В.Г., Швецов А.А. О некоторых проблемах когнитивной лингвистики в плоскости философии. На пересечении языков и культур. Актуальные вопросы гуманитарного знания
Научно-методический журнал №1 (7) 2016  Киров 2016 г.
Лурия А. Р. Речь и мышление: Материалы к курсу лекций по общей психологии. Вып. IV. М.: Изд-во МГУ, 1975.
Paivio A. Mental Representations. A dual coding approach. Oxford (Mass.): Oxford University Press. 1986.
Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию. — м., 1977
Hoffmann, Joachim. Die Welt der Begriffe. Psychologische Untersuchungen zur Organisation des menschlichen Wissens.– Berlin : Deutscher Verlag der Wissenschaften, 1986