О некоторых проблемах когнитивной лингвистики в плоскости философии

В статье делается попытка соотнести некоторые категории когнитивной лингвистики с категориями, которые разрабатывались в философии языка А.А. Потебни и А.Ф. Лосева. Авторы полагают, что в процессе преодоления наследия структурализма, рассматривавшего язык как своего рода словарь, отпечатавшийся в сознании, перед когнитивной лингвистикой ХХI века, которая трактует его в качестве орудия, инструмента мышления, открываются новые горизонты.

       Одно из бурно развивающихся направлений современной лингвистики – это когнитивная лингвистика. Возникнув в США в 70-80-е гг. ХХ в. как продолжение и одновременно отрицание генеративистской хомскианской парадигмы, она занимается решением целого комплекса проблем – от совершенствования поисковых систем, ментальной репрезентации знаний, теории фреймов, языка семантической записи и др.  до создания искусственного интеллекта.

         Во главу угла она ставит проблему соотношения языковых и неязыковых знаний, концептуальной и лексико-семантической информации, определения концепта и значения языковой единицы, установления связей между значением и смыслом, языковыми значениями и энциклопедическим знанием.

         Несмотря на то, что это научное направление вполне институциализировано, существует международная ассоциация, выходит журнал, издаются монографии и учебники, это скорее программа исследований на стыке ряда наук – лингвистики, психолингвистики, социолингвистики, антропологии, семиотики, теории информации, теории речевых актов, нейролингвистики и др.,  о чем свидетельствует и разброс в трактовке предмета, и категориальный и методологический аппарат, которые не прошли еще через процесс кристаллизации. В русле когнитивной парадигмы наблюдается переориентация уже сформировавшихся ценностей и традиционных философских, логических, психологических и лингвистических проблем, осуществляется попытка пересмотреть с когнитивной точки зрения суть и природу многих языковых процессов. При этом не только создается новый методологический аппарат, но и старые подходы, понятия, категории наполняются новым содержанием, гениальные прозрения прошлого дают ростки на современной почве.

         Рассматривая язык как общий когнитивный механизм, когнитивная лингвистика решает вопрос о структурах репрезентации знаний и процедурах их обработки, о природе процедур, регулирующих языковое восприятие, об организации семантической памяти и ее роли в языковом восприятии. Понятно, что категории значения, смысла, концептуального содержания лингвистических единиц оказываются в фокусе исследований. Они становятся когнитивными (познавательными) единицами, которые формируют образное восприятие мира человеком и в этом качестве входят в состав концептов, когнитивных схем (фреймов), сценариев-скриптов, прототипов и т.д. Понятно и другое: решение данных проблем не может быть найдено в русле сугубо структуралистских подходов, трактовавших язык как в себе и для себя достаточное и разумное. При рассмотрении языка как органа (органона, по Платону) мысли требуется иной уровень абстракции, выход в пределы философии, эпистемологии, герменевтики.

         Для классической семантики знак, выполняющий в формализованном языке роль терма, служит именем какого-либо предмета или класса предметов, его денотативное (предметное) значение указывает лишь на объем обозначаемого понятия, но не на его содержание. Разработанная в ее рамках система так называемых экстенсиональных характеристик – характеристик знака с точки зрения его объема,  надстраивающаяся над понятием значения (денотата), лежит в основе теории референции. Интенсиональные же характеристики знаков с точки зрения их содержания и фиксируемые в понятиях «смысл» и «концепт» оставались на периферии исследований. [1, с. 600].       

         Концепт в когнитивной лингвистике определяется в его отношении к понятию. Если понятия – «то, о чем люди договариваются, конструируют для того, чтобы иметь «общий язык» при обсуждении проблем; концепты же существуют сами по себе, их люди реконструируют с той или иной степенью (не)уверенности» [2, с.45]. Более того, если понятие – мысль о предметах и явлениях, отражающая их общие и существенные признаки, то концепт – «это идея, включающая не только абстрактные, но и конкретно-ассоциативные и эмоционально-оценочные признаки» [3, c.24]. Существует и более сложная версия концепта как «прото-знания», по отношению к которым традиционно понимаемые понятия, образы, поведенческие стереотипы и т.п. «выступают частными, проективными, редуцированными формами. Последние, тем самым, могут быть истолкованы как вторичные и производные…формообразования человеческого бытия-в-мире; как разнообразные понижения его исходной глубинной симметрии; как знаки, символы, репрезентанты соответствующих концептов» [4, c.16].

         Если рассматривать эти определения в характерном для структурализма формальном, функциональном плане, то вопросов может и не возникнуть, Если же рассмотреть их с философской точки зрения, то нельзя избежать вопроса об онтологическом статусе так понимаемых концептов. Если они существуют сами по себе, т.е. независимо от субъекта, если они претерпевают символическую редукцию, выступая в качестве источника и содержания ментальной переработки, то мы имеем дело с чистой воды гипостазированием.

         В этой связи было бы целесообразным обратиться к наследию А.Ф. Лосева, который, опираясь на Платона и неоплатоников, заочно полемизирует с А.А. Потебней по поводу подобных вопросов.

         Вряд ли на Западе широко известны имена А.Ф.Лосева и А.А. Потебни в отличие, скажем, от Л.С. Выготского, А.Р. Лурии, А.Н. Леонтьева и др. психологов, разрабатывавших деятельностную теорию языка и мышления. А ведь лосевское учение о внутренней форме слова – ноэме – могло бы открыть перед когнитивной лингвистикой новые горизонты..

         Нельзя не согласиться с мнением, что лосевское учение о ноэме «освобождает, бесспорно гениальные, прозрения А.А.Потебни от привнесений психологизма, от внутренних противоречий, вызванных ложной солипсической онтологией и сенсуалистской гносеологией, и вносит в них диалектический смысл и систему» [5]. Развивая идею о слове как форме мысли, под «внутренней формой слова» Потебня понимал «отношение содержания мысли к сознанию»[6, с.98], однако содержание это не есть, с его точки зрения,  объективно-внешнее по отношению к сознанию, а некий субъективный образ, разложенный на признаки, один из которых и становится внутренней формой слова. Считая иллюзией то, что мы «видим, осязаем и проч. самые предметы, а не свои впечатления» [7, с.125],  Потебня, несомненно, склоняется к солипсизму, но солипсизм его непоследовательный и стыдливый; чтобы его не упрекали в подмене мира реального проекцией некоего субъективного «Я»,  он, как и его предшественник Дж.Беркли, вынужден допустить существование других людей. Вместе с тем нельзя не признать, что тезис о внутренней форме слова, понимаемой как ассоциация данного объекта с некоторым другим объектом по одному ведущему признаку, звучит в унисон с идеями современной когнитивной лингвистики.

         А.Ф. Лосев, для которого в равной степени были неприемлемы ни субъективизм, особенно сенсуалистского толка, который он характеризовал как «глухонемую» психологию, ни дуализм с присущим ему гипостазированием, т.е. наделением самостоятельным онтологическим статусом абстрактных понятий, переводит рассуждения Потебни в другую плоскость. Для него, как и для Платона и неоплатоников, идеи и смыслы в голове человека –суть отражения, более-менее верные, идей и смыслов, существующих неслитно и нераздельно с самими объективными вещами. Вздором и преступной глупостью называет он попытки философов и в особенности нефилософов настолько радикально оторвать имя от действительной вещи, что между ними не происходит уже никакого общения. Ключевой мыслью его работ, включая «Вещь и имя», является утверждение, что действительность есть полное, абсолютное, совершенно неразрушимое тождество идеи и материи; имя вещи есть сама вещь, имя есть конкретнейшее выявление самой вещи, самой действительности. При этом оригинальность неоплатоников (Плотина, Прокла, Дионисия Ареопагита и др.) Лосев усматривает в том, что они рассуждают как живые люди, что они захотели в философии «отобразить живую, а не изнасилованную и мертвую действительность». [8, с.193].

         В комментариях к платоновскому диалогу «Кратил», опирающихся в свою очередь на комментарии Прокла, А.Ф. Лосев отмечает несколько степеней преломления исходной, объективно-идеальной сущности, когда она входит в человеческое сознание, особо подчеркивая «относительно репрезентативный акт имени», когда человеку приходится подходить к объективным вещам и идеям с той или другой стороны, выделять в них ту или другую функцию, сторону, оттенок, т.е. так или иначе интерпретировать идеальные сущности в свете какого-либо определенного момента, в чем решающую роль играет слово. Частичное значение слова или имени, «семема», по терминологии Лосева, - это тоже характеристика объективирующих актов сознания, хотя и в известном преломлении [9, с.831-832].

         Таким образом, процесс рождения внутренней формы слова может быть сведен к следующему: сначала объективно существующая вещь схватывается как таковая, как единица, полагается в акте умозрения, который является общим для всех людей, затем ее смысл отвлекается от вещи и сравнивается с чем-то иноприродным данной вещи; поскольку же смысл вещи бесконечно разнообразен, то и сравнивать его можно весьма многообразными способами; далее происходит отождествление смысла вещи с каким-то иноприродным ей смыслом другой вещи, и этот иноприродный смысл становится именем, внутренней формой или ноэмой вещи, которая благодаря общению может приобрести общеобязательный характер, но может остаться индивидуальной.

         Однако лосевский подход к языку, обогащенный гегелевской диалектикой, феноменологией Э.Гуссерля, неокантианским трансцендентализмом, символически-мифологической философией П.А. Флоренского, в отличие от “статуарно-пассивно-объективного» метода языческого неоплатонизма энергетически более заряжен. Как отмечается в литературе, Лосев «получает онтологические основания для введения в лингвистику энергийной парадигмы и адаптации понятий и категорий (жизни, организма, становления, континуальности, заряда, символа, интерпретации, валентности, генерации, силы, личности и др.), задающих в его модели эссенциалистско-энергийную картину всеединства». [10].  Синтез действительности и ее выражения, по мысли философа,  заставляет выражение делаться активной силой действительности, ее смысловой эманацией, способной продолжать эту действительность вовне, воплощать ее во все новые формы и повелевать в духе самой действительности всякой иной возможной действительностью. Лосев полагает, что «…если слово не действенно и имя не реально… тогда существует только  тьма и безумие… однако мир не таков» . [11, c.181].

         Позитивистский идеал Лосева не прельщает. Поэтому симпатии его на стороне Платона, которого он называл «беллетристом» в отличие от Аристотеля, именуемого «профессором». Платоновский стиль – море безбрежное, состав, структура которого не изучены [12 ]. Он считал, что по преимуществу русская философская традиция «представляет собой чисто внутреннее, интуитивное, чисто мистическое познание сущего, его скрытых глубин, которые могут быть постигнуты не посредством сведения к логическим понятиям и определениям, а только в символе, в образе посредством силы воображения и внутренней жизненной подвижности».[13, с.70 ]

         Общим для имени и слова является то, что они объединяются не столько приписываемым значением, сколько смыслом или понимаемой сущностью. Различие же их в смысловой напряженности.  Имя – это «наиболее сгущенное и напряженное в смысловом отношении слово. «Нормальное» человеческое слово занимает срединное положение на ономатической лестнице, первую ступень которой образует неживая физическая вещь, вторую – органическое семя, а последнюю и завершающую ступень – умное и сверхумное имя» [14 ]. Смысловая (эйдетическая) наполненность имени позволяет отождествить его с символом и мифом. Если миф выступает как «развернутое магическое имя», то символ, в свою очередь, рассматривается в концепции Лосева как принцип конструирования вещи, как ее порождающая модель [ 15, с.566].

         Таким образом, принимая в качестве исходной интуицию «всеединства», Лосев придает имени онтологический статус. Явленная сущность есть слово, значит весь мир - имена и слова, образующие саморазвивающуюся систему, и в самом слове обнаруживаются разнообразные пласты. Для позднего Лосева имя – главное в языке, который выступает орудием разумно-жизненного общения людей и не может сводиться к математическим формулам; его структура семантическая, смысловая и выразительная.

         Ключевым термином для обозначения тождества живой действительности и ее образа является для Лосева термин «выражение». Очевидно, что он отличается от сугубо структуралистских – «высказывания» и «вербализации». Действительность выраженная – это пульсирующая действительность, действительность, органически включающая активного субъекта, заставляющая свой образ перейти в постоянное накопление и становление. Именно эта диалектика движения, изменения, становления созвучна, с нашей точки зрения, поискам,  ведущимся в рамках когнитивной лингвистики.

Примечания:

Философский энциклопедический словарь. М.: Сов. энциклопедия, 1983.- 840 с.
Демьянков В.З. Понятие и концепт в художественной литературе и в научном языке//Вопросы филологии. 2001.№1.
Карасик  В.И. Языковой круг: личность, концепты. Дискурс. – М: Гнозис, 2004. – 390 с.
Прохоров  Ю.Е. В поисках концепта. М.:2008 – 176 с.
Камчатов А.М. А.А. Потебня и А.Ф. Лосев о внутренней форме слова//Русский филологический вестник. 1998. №1/2
Потебня А.А. Слово и миф. – М.: Правда, 1989. – 623 с.
Там же.
А.Ф. Лосев: из творческого наследия: современники о мыслителе.- М.: Русскiй миръ.- 2007 – 776 с.
Лосев А.Ф. «Кратил».Критические замечания к диалогу. В кн.: Платон. Собр. соч. в четырех тт. Т.1. М.: Мысль, 1990. – 864 с.
Постовалова В.И. Философия языка А.Ф. Лосева:типологический лик, генетические истоки, основные идеи и подходы. [Электронный ресурс]. Код доступа:http://lib.meta.ua/book/8417. Дата обращения 4.02.16.
Лосев А.Ф. Философия имени. М., 1927.
Бибихин В.В. Алексей Федорович Лосев. Записи бесед. [Электронный ресурс]. Код доступа: http://www.etextlib.ru/Book/Details/9798. Дата обращения: 20.02.16.
А.Ф. Лосев: из творческого наследия.
Постовалова В.И. Там же.
Алексеев П.В. Философы России ХIХ-ХХ столетий. Биографии, идеи, труды. – 4-е изд., перераб. и доп. – М.: Академический Проект, 2002.- 1152 с.