Вечный зов Русской идеи в середине ХХ века

Русский философ Иван Ильин, проживая в советскую эпоху за пределами родины, оценивал текущее время как наиболее тяжкий период в истории России, призывая в работе «О русской идее» (1948 год) русских людей отдать все силы служению отчизне и утверждению ее духовного величия как реализации творческих сил страны. «И ныне нам более чем когда-либо подобает верить в Россию, видеть ее духовную силу и своеобразие и выговаривать за нее, от ее лица и для ее будущих поколений ее творческую идею». Он отвергает всякое подражательство в историческом самоопределении России как унизительное для нее и видит генеральный исток ее потенциалов в свободном самосознании русского народа, средоточием которого и служит Русская идея. «Итак, русская идея есть идея свободно созерцающего сердца». Эта творческая идея России, по его убеждению, «может быть только русскою, национальною. Она должна выражать русское историческое своеобразие и в то же время — русское историческое призвание».

Иван Ильин, как и предшествовавшие ему в нашем рассмотрении последователи Русской идеи, связывает ее величие с духовным служением русского народа в исполнении Божьего замысла. «Эта идея формулирует то, что русскому народу уже присуще, что составляет его благую силу, в чем он прав перед лицом Божиим и самобытен среди всех других народов. И в то же время эта идея указывает нам нашу историческую задачу и наш духовный путь». Основными хранителями и проводниками этой созидательной энергии Русской идеи выступают выдающиеся личности, наполненные светом духовного прозрения, утверждающие в мире прекрасное как показатель совершенства творения. «Россия жила ею во все свои вдохновенные часы, во все свои благие дни, во всех своих великих людях. Об этой идее мы можем сказать: так было, и когда так бывало, то осуществлялось прекрасное».

Основанием Русской идеи выступает, по оценке Ивана Ильина, созерцание «любящего сердца», обращенного к предмету своего любования, вобравшего в себя все силы русской души и намечающего российский исторический путь. «Русская идея есть идея сердца. Идея созерцающего сердца. Сердца, созерцающего свободно и предметно; передающего свое видение воле для действия и мысли для осознания и слова. Вот главный источник русской веры и русской культуры. Вот главная сила России и русской самобытности. Вот путь нашего возрождения и обновления». Следовательно, Русская идея представляет собой идеологию сердечной Любви в осуществлении исторической практики русского народа, нацеленной на совершенствование мироздания в плане продолжения божьего дела. «Она утверждает, что главное в жизни есть любовь, и что именно любовью строится совместная жизнь на земле, ибо из любви родится вера и вся культура духа».

Следуя зову Любви, русский человек исповедует образ Прекрасного как предметного воплощения искренних влечений его сердца. «Русскому созерцанию давалась красота, пленявшая сердце, и эта красота вносилась во все». Такое художественное влечение к наглядно воплощенной красоте привело русский народ, по мнению Ивана Ильина, к монархическому устройству общественной жизни. «Именно эта живая очевидность сердца, — полагает он, — лежит и в основе русского исторического монархизма». Государство, в русском понимании, «должно быть художественно и религиозно воплощено в едином лице, — живом, созерцаемом, беззаветно любимом и всенародно «созидаемом» и укрепляемом этой всеобщей любовью». Другими словами, русский народ хочет любить собственное государство, концентрируя свое чувство в облике государя. «Такова русская идея: свободно и предметно созерцающая любовь и определяющаяся этим жизнь и культура».

Русская идея, сформированная как скрещение духа Любви и свободной предметности, признает многоликий характер мировой культуры, вырастающей из самостоятельного развития всех других народов. «Эта русская идея созерцающей любви и свободной предметности — сама по себе не судит и не осуждает инородные культуры. Она только не предпочитает их и не вменяет их себе в закон. Каждый народ творит то, что он может, исходя из того, что ему дано». Такая многовекторная установка русской жизни крайне актуальна в наше время, когда Запад пытается навязать всем народам мира одноцентристскую модель международного общения. «Россия, — подчеркивает Ильин, — имеет свои духовно-исторические дары и призвана творить свою особую духовную культуру: культуру сердца, созерцания, свободы и предметности. Нет единой общеобязательной «западной культуры», перед которой все остальное — «темнота» или «варварство».».

Иван Ильин предупреждает Русский мир о его неизбежном остром споре с Западом, указывая на «самобытность» как главный принцип русской идеологии, когда русские следуют лишь повелениям своего сердца, исповедующего идеал художественного совершенства. «Запад нам не указ и не тюрьма. Его культура не есть идеал совершенства. … И нам незачем гнаться за ним и делать себе из него образец. У запада свои заблуждения, недуги, слабости и опасности. Нам нет спасения в западничестве. У нас свои пути и свои задачи. И в этом — смысл русской идеи». Отвергая установку на подражательность Западу как малопродуктивную и бесперспективную стратегию русской жизни, мыслитель призывает россиян следовать наставлениям русской идеи в утверждении своей самобытной культуры, направляемую красотой божественного творения. «Мы западу не ученики и не учителя. Мы ученики Бога и учителя себе самим. Перед нами задача: творить русскую самобытную духовную культуру — из русского сердца, русским созерцанием, в русской свободе, раскрывая русскую предметность. И в этом — смысл русской идеи».

Иван Ильин различает в духовных способностях русского народа два вида сил – первичных и вторичных, задающих импульс и направление движения сознания и оформляющих его строение. «Самобытность русского народа, — говорит он, — совсем не в том, чтобы пребывать в безволии и безмыслии, наслаждаться бесформенностью и прозябать в хаосе; но в том, чтобы выращивать вторичные силы русской культуры (волю, мысль, форму и организацию) из ее первичных сил (из сердца, из созерцания, из свободы и совести). Самобытность русской души и русской культуры выражается именно в этом распределении ее сил на первичные и вторичные: первичные силы определяют и ведут, а вторичные вырастают из них и приемлют от них свой закон». Русская идея представляет собой творческое сращение первичных и вторичных сил души русского народа, объединяя в своем лоне вечное и историческое содержание, приближая исторический образ к божественному образцу, направляя ход событий к исполнению божьего замысла, наполняя свои замыслы вечным смыслом.

В понимании исторического пути русского народа на встречу с вечностью русский мыслитель отвергает абсолютизацию «неподражаемости» человеческих творений как главного, якобы, показателя их жизненного совершенства. «Мы должны, заботиться не об оригинальности нашей, а о предметности нашей души и нашей культуры; … Дело совсем не в том, чтобы быть ни на кого не похожим; требование «будь как никто» неверно, нелепо и не осуществимо. Чтобы расти и цвести, не надо коситься на других, стараясь ни в чем не подражать им и ничему не учиться у них. Нам надо не отталкиваться от других народов, а уходить в собственную глубину и восходить из нее к Богу; надо не оригинальничать, а добиваться Божьей правды;… И в этом смысл русской идеи». Именно такая тенденция в «подмене» идеала социального совершенства стремлением к «неповторимости» людских фантазий характерна для современной стратегии развития западной цивилизации, нарушающей традиционные каноны человеческой культуры, подрывающей ее нравственные устои, угрожающей будущему человечества как единому виду, ведущей к распаду рода «человека разумного» на разные биотехнологические виды.

Мыслитель прорисовывает отдельные важнейшие сферы социального действия русской идеи, представленные предметными срезами 1/ русской религиозности, 2/ русского искусства, 3/ русской науки, 4/ русского права и правоведения. В религиозной сфере он призывает сохранять и развивать своеобразие православного благочестия. «Оно должно созидать на основе сердечного созерцания свое особое православное богословие, свободное от рассудочного, формального, мертвенного, скептически слепого резонерства западных богословов; оно не должно перенимать моральную казуистику и моральный педантизм у Запада, оно должно исходить из живой и творческой христианской совести». В художественном творчестве, по мнению Ивана Ильина, русскому искусству не следует равняться на западные «шедевры» разрушенного воображения, на образцы «упадочного модернизма», а совершенствовать отечественные традиции гармоничного восприятия действительности. «У русского художества свои заветы и традиции, свой национальный творческий акт: нет русского искусства без горящего сердца; нет русского искусства без сердечного созерцания; нет его без свободного вдохновения; нет и не будет его без ответственного, предметного и совестного служения».

Наибольший объем творческих рекомендаций Иван Ильин направляет грядущей русской науке как наиболее перспективной в историческом становлении современного общества сфере сознания. Характерной чертой этих рекомендаций является, как и в двух предшествующих разделах сознания, отрицание однородности русской научной мысли с идейным укладом западной науки ХХ века. «Русская наука — не призвана подражать западной учености ни в области исследования, ни в области мировосприятия. Она призвана вырабатывать свое мировосприятие, свое исследовательство». Это утверждение фактически является призывом к осуществлению русской научной революции. «Русская наука не может и не должна быть мертвым ремеслом, грузом сведений, безразличным материалом для произвольных комбинаций, технической мастерской, школой бессовестного умения. Русский ученый призван насыщать свое наблюдение и свою мысль живым созерцанием, — и в естествознании, и в высшей математике, и в истории, и в юриспруденции, и в экономике, и в филологии, и в медицине».

Какое же направление хода мыслей выделяет русский философ в качестве генерального ориентира осуществления русской научной стратегии? Какое предметное основание, по его мнению, служит идеальным руководством «живого» созерцания русской научной мысли? Таким направляющим ориентиром хода русского научного мышления выступает идея «целостности бытия», когда познающий разум не задерживается на частностях, не руководствуется ходом рассудочного анализа, а постигает целое, утверждая синтетический образ бытия. «Рассудочная наука, не ведущая ничего, кроме чувственного наблюдения, эксперимента и анализа, есть наука духовно-слепая: она не видит предмета, а наблюдает одни оболочки его; прикосновение ее убивает живое содержание предмета; она застревает в частях и кусочках и бессильна подняться к созерцанию целого. Русский же ученый призван созерцать жизнь природного организма; видеть математический предмет; зреть в каждой детали русской истории дух и судьбу своего народа; растить и укреплять свою правовую интуицию; видеть целостный экономический организм своей страны; созерцать целостную жизнь изучаемого им языка».

В концептуальном пространстве грядущей науки русского разума познание движется от восприятия мировой целостности к установлению частностей, от созерцания «живого целого» к различению его отдельных фрагментов. Провозглашая в научном познании примат целого над частным, каждый русский исследователь должен быть не только логиком, но и художником, способным к образному воспроизведению красоты мирового целого. «Русский ученый по всему складу своему призван быть не ремесленником и не бухгалтером явления, а художником в исследовании; ответственным импровизатором, свободным пионером познания. Отнюдь не впадая в комическую претенциозность или в дилетантскую развязность самоучек, русский ученый должен встать на свои ноги. Его наука должна стать наукой творческого созерцания — не в отмену логики, а в наполнение ее живою предметностью; не в попрание факта и закона, а в узрение целостного предмета, скрытого за ними». Таким образом, методология «предметной целостности» должна стать главным орудием научной революции русского разума, выражающего синтез логики и художественного воображения. Содержательным истоком реализации методологии целостности должны стать откровения Святого Духа в творческой интуиции русской научной мысли по предметной объективации контуров мировой целостности

Итогом духовного преображения Русского мира, в понимании Ивана Ильина, должно стать его правовое перестроение на основе духа межнационального доверия и братской справедливости. «России необходим новый государственный строй, в котором свобода раскрыла бы ожесточенные и утомленные сердца, чтобы сердца по-новому прилепились бы к родине и по-новому обратились к национальной власти с уважением и доверием. Это открыло бы нам путь к исканию и нахождению новой справедливости и настоящего русского братства». Наш зарубежный мыслитель отвергает абсолютизацию экономического фактора в жизни России, предвидя печальную участь коммунистической России и ее постсоветских наследников, продолжающих строить будущее страны на песчаной почве экономического детерминизма. «Куда заведет нас новое рассудочное экономическое доктринерство, по-коммунистически слепое и противоестественное?» Теперь мы уже знаем достоверный ответ – в могилу. Спасением России от гибели может быть лишь свет Русской идеи.

«Россия восприняла свое национальное задание, — делает Иван Ильин заключительный вывод, — тысячу лет — тому назад от христианства: осуществить свою национальную земную культуру, проникнутую христианским духом любви и созерцания, свободы и предметности. Этой идее будет верна и грядущая Россия». Таким образом, рассмотрение понимания Русской идеи у Ивана Ильина выявило следующие ведущие мотивы ее наставлений русскому народу — «Сердечности» восприятия действительности как начала истинного познания, «Красоты» как творческой силы познания, зримо отделяющей истину от «безобразного», разумной «Целостности» как конечной цели познания. Следовательно, «нравственность», «искусство» и научный «разум» должны служить главными концептуальными наставниками русского народа в осуществлении исторической практики, направляющими его к построению в будущем общества «братской справедливости» как реализации христианской доктрины мировой Любви.

Продолжение следует.