Наше поведение в новых условиях. "Русская особь", прорастающая из "свинцовых мерзостей"…

https://consul-consul.livejournal.com/686125.html

В свое время, пребывая в состоянии забористого мажора, Борис Николаевич Ельцин бросил в адрес жаждущих кардинальных перемен: «Россияне!..» Коммерческо-оффшорной публике этот грамматико-экстатический «глюк» пришелся по вкусу. И вскоре не без помощи ТВ вошел в обиход. Между тем, в Интернете и других мировых коммуникациях наша государственность проходит под знаком «рус», а не «рос».

На том же Брайтон-Бич, например, бывшие советские евреи называют себя «русскими», а не «россиянами»

.

В Цинциннати, по свидетельству «Новой газеты», на синагоге красуется вывеска «Русский дом». В консолидированной Европе все преуспевающие евреи также воспринимаются как «русские», имя же «Россия» варьируется в зависимости от языкового различия. Но никакого «россияне» не употребляется ни в каком контексте.

Таким образом слово «русский» за бугром замылено, до такого состояния, что любой негативный поступок выходца из России, будь он, хоть чеченцем, татарином или башкиром, всегда будет приписан русскому. Это и есть ползучее морально-писихилогическое нашествие на нас Запада. Ведь в США и Англии тоже немало различных народностей и диаспор – но все они англичане или американцы, то есть этими терминами обезличена любая национальность. Вот он - основной вид топлива, которое всегда так ловко забрасывали в доменную печь Глобализма «русские из Брайтон-Бич».

Это делалось веками, невзирая на нашу историю, классическую русскую литературу, в которых ярко описан именно свободолюбивый русский Дух. История России переписывалась в угоду временщикам, первоисточники уничтожались, литература и прочие виды русского искусства замалчивались. Поэтому сегодня мы наблюдаем, что особенно горько и обидно, какв Русском мире поселилась жестокая ненависть славян друг к другу. Украинец убивает русского, русский - украинца, недоверие и враждебность зашкаливают.

В жестокой яростно схватке сцепились два русских брата, в злобной ненависти друг к другу, не ведая, что они пытаются поделить. Видимо эти двое никогда не читали Пушкина или Гоголя. Д и как они смогли прочитать родных классиков, когда «великий Мамона», первый архангел бога богоизбранных, вторгся в государтсвенную систему образования наших детей, исключив из программы обучения русскую классичекую литертатуру. Под запрет даже попали русские сказки и былинный эпос. Может ли русский ненавидеть Достоевского и обожать Ницше? Это нонсенс. Всё! Приехали. Вот откуда такая лютая ненависть!

В своё время, Николай Васильевич Гоголь, прочитав пушкинскую «Историю Пугачева» воскликнул: «Замечательна очень вся жизнь Пугачева. Интересу пропасть! Совершенный роман!». Его самого в это время захватил малороссийский вариант Пугачева.

Тарас Бульба, благородный защитник и выразитель национальных интересов, народный вождь, воплотивший самобытные черты, свойственные таким историческим деятелям, как Богдан Хмельницкий, Стефан Остраница.

Через «Бориса Годунова», «Историю Пугачева», «Капитанскую дочку» Гоголь усвоил пушкинскую историческую концепцию, особо выделив в ней наиболее близкую для себя идею неповторимости народного «лика», своеобразия национального характера.

«Все, что ни является в истории, - подчеркнул он, - народы, события, - должны быть непременно живы и как бы находиться перед глазами слушателей или читателей, чтобы каждый народ, каждое государство сохраняли свой мир, свои краски; чтобы народ со всеми своими подвигами и влиянием на мир проносился ярко, в таком же точно виде и костюме, в каком был он в минувшие времена. Для того нужно собрать не многие черты, но такие, которые высказывали много, черты самые оригинальные, самые редкие, какие только имел изображаемый народ» (см. Степун Ф. «Мысли о России» //журн. «Современные записки». 1923. №17).

Повесть «Тарас Бульба», созданная с учетом пушкинских традиций и «самых оригинальных», «самых редких» народных черт, сегодня должна быть новой ступенью в осмыслении народности и народного характера, потому что в ней в качестве непосредственного героя, выступает народ.

Резкими и выразительными штрихами нарисовал Гоголь образ русского запорожского казачества, «необыкновенного явления русской жизни», которое «вышибло из народной груди огниво бед». Эта странная республика, по словам писателя, была «именно потребностью того века».

Здесь каждый казак имел свои «отличительные черты» и в то же время был равным членом всего общества, не знающим «дроби» мелочных житейских расчетов. Трудолюбие и «необыкновенный талант в работе» составляли примечательную особенность запорожского уклада: «Кончался поход - воин уходил в луга и пашни, на днепровские перевозы, повил рыбу, пахал землю, торговал, варил пиво и был вольный казак... Не было ремесла, которого бы не знал казак: накурить вина, снарядить телегу, намолоть пороху, справить кузнецкую и слесарную работу... Все это было ему по плечу».

Выписанные в духе народной героической характерологии, образы «русских витязей на Украйне» выступили носителями той эпической масштабности, которая была обусловлена самой спецификой, отразившейся в них эпохи, когда «поднялась вся нация отомстить за посмеяние своих прав» агрессивным Западом.

Герои произведения Н.В. Гоголя, грозные мстители за угнетенных и беззаветные поборники идеи русско-украинского единства, эти герои выразили историческую правду времени, извечные чаяния народных низов, жестоко угнетаемых и польской шляхтой, и католическим духовенством, и хищническими слоями богоизбранных-арендаторов, которые, по свидетельству «Истории руссов», применяли на Украине самые изощренные формы эксплуатации (см. Фостер Л. «Статистический обзор русской зарубежной литературы»// журн. «Русская литература в миграции». Сборник статей под ред. Н.П. Полторацкого. Питсбург, 1972).

Вот и подумайте: разве могли допустить ельцины и кучмы, враги всего русского, чтобы наши дети впитывали подобную информацию?

Но и тогда, во времена Гоголя, уже находились русофобы среди слоев русской интеллигенции, в то время когдаГоголь, опираясь на исторические представления народа, усматривал в братстве украинцев и русских единственное условие сохранения казачьей самобытности воспевал его, официально-охранительная литература исповедовала принцип расчленения, раскола.

https://wwwzoryacom.blogspot.com/2019/02/blog-post_36.html?view=sidebar

Например, Ф. Булгарин в романе «Мазепа» развернул псевдоисторический тезис о «вековечной неурядице», будто бы присущей взаимоотношениям русского и украинского народов, и, искажая истину, показал предательство Мазепы как акт народного волеизъявления: «Когда Орлик и несколько приверженцев возгласили «ура» гетману, все войско повторило сей возглас, и когда Мазепа поворотил коня на дорогу к горкам и, воскликнув: «За мной, братцы!» - устремился вскачь к польской границе, - все поскакали за ним» (см. здесь: https://www.litmir.me/br/?b=538873&p=1)

С антинародными «казачьими сюжетами», подобными булгаринским, выступил и Н. Кукольник, увидевший в «предковых заветах» запорожцев и их патриотических устремлениях сплошное «разбойничье лихоимство» да самостийный «грабительский разгул».

Читаем в романе «Вольный гетман пан Савва»: «Тогда на просторе, - свободно и безнаказанно разыгрывалось казацкое молодечество. Свои не хуже татар грабили... уводили в плен красавиц; казак с верховий Буга с товарищами гостил на берегах чистого Пела, а у него в то же время в гостях пировали степные наездники по-своему. И теперь в Малороссии тяжба в моде, но только на бумаге, а тогда та же вечная тяжба, только на шабельках».

Консервативно-умозрительных представлений о казаках как обособленных «бродягах-добытчиках», все идеалы которых - «в чарке горелки», последовательно придерживался и М. Загоскин.

Устами Алексея Бурнаша, одного из персонажей романа «Юрий Милославский», автор так характеризовал запорожцев, живших по принципу «где бы ни воевать, лишь бы воевать»: «Эх, боярин! Захотел ты совести в этих чертях запорожцах; они навряд и бога-то знали, окаянные! Станет запорожский казак помнить добро! Да он, прости господи, родного отца продаст за чарку горелки».

Гоголевская идея русско-украинского единства и русско-украинского народного характера выросла из народного эпоса, противостоявшего этим произвольно-охранительным комбинациям (в сознании запорожцев украинцы всегда были родными братьями русских, и казаки перед лицом иноземцев всегда гордо именовали себя русскими), из реальной общности исторических судеб двух братских народов, связанных органичными духовными запросами.

«Нет уз святее товарищества! - говорит Тарас Бульба накануне битвы под Дубно, склоняя голову перед братством как «необыкновенным явлением русской силы». - Отец любит свое дитя, мать любит свое дитя, дитя любит отца и мать. Но это не то, братцы: любит и зверь свое дитя. Но породниться родством по душе, а не крови, может один только человек. Бывали и в других землях товарищи, но таких, как в Русской земле, не было таких товарищей».

Пафос этой «ясновидящей» речи Тараса, несомненно, «вырос» из исторического обращения Богдана Хмельницкого к казакам, приведенного Г. Конисским в «Истории руссов», которую Гоголь признавал единственным «живым голосом умирающей старины».

«Я и окружающее меня товарищество, - говорил там Хмельницкий, - есть единокровная и единоверная наша братия; интересы и пользы наши одни суть с пользами и нуждами нашими. Мы подняли оружие не для корысти какой или пустого тщеславия, а единственно на оборону отечества нашего, жизни нашей и жизни чад наших, а равно и ваших».

Говоря о Запорожские Сечи как «источнике героической народной жизни», Белинский отметил, что герой эпопеи Гоголя Тарас Бульба «является представителем этой жизни, идеи этого народа, апофеозом этого широкого размета народной души». Особенно высоко критик оценил беззаветный патриотизм Бульбы, его кровную причастность к народным помыслам, к уму и сердцу народному: «Он любил свою родную Украйну и ничего не знал выше и прекраснее удалого казачества, потому что чувствовал то и другое в каждой капле крови своей...»

https://obrazovaka.ru/sochinenie/taras-bulba/smert-ostapa-v-povesti.html#ixzz408KLyd5B

Народную удаль, отвагу, верность товариществу продемонстрировал в повести и Остап, повторивший отца, Тараса Бульбу, в главном. Своеобразие характеров, подобных Остапу, по Гоголю, состояло в том, что раскрывались они, как правило, в деле, где были нужные целостные человеческие качества; в поседневно-обычных же условиях они как бы уходили в себя, уступали «сцену» тем вездесущим натурам, которые Тарас называл «мышиными».

В трагической судьбе Андрия, душа которого не только кипела «жаждою подвига», но и «была доступна другим чувствам», Гоголь запечатлел нечто вездесущее, приноравливающееся, ненародное-инородное. Эти «андрии» сегодня умирают под огнём «Градов» на своей Отчизне, при этом не ведая за кого они гибнут – настолько одурманено их сознание. Ну, не читали они ни «Тараса Бульбу», ни «Вечеров на хуторе близ Диканьки».

Вот посмотрите, как Гоголь провидчески описывает Андрия, праобраза нынешних украинских парубков, у которых, благодаря западному одурманиванию, раскрылись все животные инстинкты и их «Украйна» стала «це Европой»…

Пробравшись с мешками хлеба в осажденный казаками город и оказавшись перед прекрасными очами панночки, Андрий вдруг «вознегодовал на свою казацкую натуру». «Вижу, что ты иное творение бога, нежели все мы», - «приобщился» он к панночке, преклонившись не столько перед ее «испепеляющей» красотой, сколько перед чужеземным обликом ее, не содержащим ничего «казачьего».

В этом страшном человеческом самоуничижении проявилась сущность отщепенства Андрия, образ которого выступил продолжением выведенных Пушкиным самонадеянно-неустойчивых авантюристов, находивших отраду в приобщении к чужеземному.

Порабощенный «инфернальной» красотой, Андрий отрекся от народа своего и родины, от отца и товарищей, предпочтя, если можно так выразиться, эстетическое, «внешнее», духовно-нравственное, корневому. «А что мне отец, товарищи и отчизна!..- припал он к ногам панночки, завороженный ее ослепительной утонченностью, отгораживавшей его от «грубого» казацкого мира. - Отчизна есть то, чего ищет душа наша, что милее для нее всего...».

Поэтому и сегодня вот такие «Андрии», как мотыльки на свет, ринулись в «европы», не ведая, что в их русской душе заложены совсем другие ценности, которые сейчас приглушены западной пропагандой.

Ярком русский писатель Гоголь в конце жизни дал такое толкование «русской природы», ставшее поэтическим «объяснителем» его народности: «Я сам не знаю, какая у меня душа - украинская или русская. Знаю только, что никак бы не дал преимущества ни малороссиянину перед русским, ни русскому перед малороссиянином. Обе природы слишком щедро одарены... И, как нарочно, каждая из них порознь заключает в себе то, чего нет в другой: явный знак, что они должны пополнить одна другую... чтобы потом... составить собою нечто совершеннейшее вчеловечестве».

Идеальный образец «самоуправляющейся русской земли» открывается в древнерусском былинном эпосе, в его гармонично устойчивых, целостных натурах, несущих в себе принцип «взаимного невмешательства».

«Спокойствие, - писал К. Аксаков об Илье Муромце как хранителе самобытных народных черт, - нигде его не оставляет: внутренняя тишина духа его выражается и во внешнем образе, во всех его речах и движениях... Это неодолимо могучий и кроткий богатырь-крестьянин».

С таким же отрадным чувством всматривались в древние муромские леса и долы А.Хомяков, И.Киреевский, П. Киреевский, И. Аксаков. И подтверждали: посреди русской земли «сидит на козлах, в одной рубахе, царь и господин всего этого, русский крестьянин», воплощающий и русскую природу, и русский разум, и русскую душу".

Размышляя над драматическими страницами русской истории, эпохой Петра, столкнувшей народное начало с европейской цивилизацией и образованностью господствующего класса, великий Толстой, подобно Достоевскому, удостоверил: свою национальную, необходимую всему обществу цивилизацию «делает народ».

«Читаешь эту историю, - расшифровал он свою мысль, познакомившись с трудом С. Соловьева «История России с древнейших времен», - и невольно приходишь к заключению, что рядом безобразий совершалась история России. Но разве безобразия произвели великое, единое государство? Уж это одно доказывает, что не правительство произвело историю...».

Эгоизму, жестокости, аморальности и безнравственности «просвещенных» хозяев жизни, строящих свое благополучие за счет народа и приобщивших к этому невесть откуда набежавших «цивильных толстобумажников с выпукло-алчными глазами», он противопоставил основательность и отзывчивость «людей земли», их общественный альтруизм, жажду братского согласия и вслед за Достоевским подчеркнул: «Огромный переворот в жизни человечества начнется именно среди нас, среди славянских народов».

Внутренняя правда русского народного жизненного уклада и народный нравственный идеал выступают при этом в качестве «жизнеспособного ствола», основы будущего миропорядка. Почему бы ни начаться решающему судьбы человеческому движению... в истерзанной России. И началось сегодня это движение в одном из славянских народов. Мы ждём, что к русскому народу примкнут другие славянским народы Европы. Подобное движение захватит славянство, и оно неизбежно заразит все этносы, соприкасающиеся с ним...

У Владимира Ивановича Даля есть понятие - «ублюдок». В его толковании - это православно-местечковый выкрест, прихотливый в своем преодолении канонов и мутирующий в направлении эксплуатации порока. Производное этой мутации - заклинатели либеральной энтропии, желающие себе «лучше и больше».

Такими являются нынче «хлопцы», выходцы из Западной Украины, пополняющие «азовские» батальоны свои пушечным мясом, и купающиеся в приступах жестокости, в наркотическом угаре к своим братьям-украинцам – потомках запорожских казаков, призванных военкоматами в ВСУ…